Ю.Каргин

Потерянное училище. Из истории Симферопольского пулеметно-минометного военного училища

Во время Великой Отечественной войны в Балакове базировалось Симферопольское пулемётно-миномётное военное училище. Я попытался восстановить его историю, и эта «попытка» под названием «”Потерянное” училище» была опубликована в балаковской газете «Суть» накануне 65-летия Победы 27 апреля 2010 года. Тогда на основе разных материалов был сделан вывод, что в самом конце войны училище было расформировано, а его последние курсанты направлены в десантные войска. Поэтому, якобы, его следы затерялись. Однако всё оказалось по-другому.
Училище открылось в Симферополе в декабре 1939 года и первоначально называлось пехотным. Незадолго до Великой Отечественной войны, 1 апреля 1941 года, оно стало интендантским. Но войска в военное время нуждались не в интендантах, а в бойцах. Поэтому с 25 января 1942 года училище переквалифицировалось в пулемётно-миномётное. Это произошло уже в эвакуации: с августа 1941-го по апрель 1942-го училище размещалось в Саратовской области – на станции Питерка и в с. Моршанка Питерского района. Именно в таком статусе оно переместилось в Балаково, где находилось с апреля 1942-го по август 1944-го. Здесь оно снова было переименовано, 1 июля 1943-го, – в стрелково-миномётное. Под таким названием училище в августе 1944-го вернулось на родину. В Симферополе, спустя несколько дней после Победы, 15 мая 1945-го, ему вернули название, полученное при «рождении»: пехотное. Через два года, в апреле 1947-го (а не в конце войны, как предполагалось), училище расформировали.
Первым начальником училища был полковник Анатолий Георгиевич Красноухов, кадровый офицер, участник первой мировой и гражданской войн. В Красной армии боевой путь начал добровольцем в составе Петроградского пока в 1918 году. В 1920-м был награждён орденом Красного Знамени. Накануне войны занимался вопросами материально-технического обеспечения армии. Поэтому, когда училище стало пулеметно-миномётным, его, с 28 февраля 1942-го, возглавил «практик», полковник Тихон Петрович Васильев. Именно под его командованием курсанты разместились в Балакове.
Им были выделены лучшие здания города. Считалось, что единственный выпуск младших лейтенантов состоялся в августе 1942-го. Однако всего таких выпусков в том году было пять, один за другим: с августа по октябрь. Во время выпускных экзаменов у училища сменился начальник: с сентября им стал полковник Владимир Иванович Козин.
О выпускниках балаковского периода мало что известно. Трое из них, Василий Иванович Крюков, Алексей Яковлевич Ломакин и Николай Никифорович Мороз, стали Героями Советского Союза. Некоторые проживали после войны в Балакове. Среди них – Николай Семёнович Симаков, Илья Дмитриевич Дубинин, Михаил Васильевич Зиновьев. Благодаря Герою Советского Союза Валентину Кирилловичу Ерошкину связь с некоторыми бывшими курсантами из других регионов когда-то поддерживалась. В Балакове даже состоялось несколько встреч с ними. Однако, по всей видимости, основательно училищем никто не занимался. Во всяком случае, в Балаковском Совете ветеранов мне сказали, что никакой картотеки по «симферопольцам» не существует.
Как выяснилось, о нём почти ничего неизвестно и на его «родине», в Симферополе. А всё потому, что училище было создано как пехотное и под таким же названием вернулось в Крым, закрывшись всего спустя два года после окончания Великой Отечественной войны. Под таким же названием оно закрепилось во всех военных справочниках.
Казалось бы, в год 75-летия Победы крымчанам самое время вспомнить об училище, возродить его историю, но этим на полуострове никто не заинтересовался: ни республиканское правительство, ни республиканский совет ветеранов, ни республиканские СМИ. Вероятно, для них пулемётно-миномётное – училище, которого не было.

В Питерке

Незадолго до начала Великой Отечественной войны Симферопольское военное пехотное училище, сделав первый выпуск лейтенантов и младших лейтенантов, было переквалифицировано в интендантское и в таком статусе, в августе 1941 года, эвакуировалось в Саратовскую область. Первыми пунктами дислокации стали сёла Питерка и Моршанка. Здесь, с января 1942-го оно снова было преобразовано. При этом его даже переименовали в Кузнецкое. Почему, пока точно неизвестно. Возможно, его предполагалось перевести в город Кузнецк Пензенской области. Однако Кузнецким училище пробыло недолго: через месяц ему вернули «родное» Симферопольское.
«Начсостав и курсанты встретили с радостью директиву замнаркома о реорганизации интендантского училища в пулемётно-миномётное, – докладывал начальнику политуправления Приволжского военного округа исполняющий обязанности военкома училища батальонный комиссар Рынский. – Политико-моральное состояние и дисциплина здоровые». Но, вместе с тем, сообщал он, «имеются отдельные факты аморальных явлений»: по невыясненной причине покончил жизнь самоубийством один из командиров лейтенант Зайцев; зафиксировано несколько самовольных отлучек курсантов из расположения училища; курсантов и красноармейцев транспортной роты заели вши. Последнее привело к вспышке сыпного тифа. «Основное зло в том, что из-за неисправности бани людской состав продолжительное время не мылся, и нет возможности продезинфицировать обмундирование из-за отсутствия дезкамеры», – жаловался Рынский. Поэтому были приняты срочные меры, чтобы отремонтировать баню, бельё и обмундирование ежедневно отглаживалось и подвергалось санобработке под руководством врача.
Ещё одна проблема, с которой пришлось столкнуться, – недоедание. Некоторые курсанты, привыкшие к домашней пище, не смогли перестроиться на строгий училищный рацион. Например, курсант Макаренко из 3-й роты «в колхозном складе брал пшеницу и ел её в сыром виде, демонстрируя этим ненасыщение курсантским пайком», а курсант той же роты Коптелов «ходил на частные квартиры выпрашивать хлеб, жалуясь там на плохое питание в батальоне».
Впрочем, недовольных были единицы, и их либо уговаривали, проводя воспитательные беседы, либо отправляли на фронт. И та, и другая – процедуры несложные. А вот как сохранить материальные ценности? Это уже задача почти невыполнимая: и злоумышленников не найти, и украденное не вернуть.
По данным на март 1942-го, по пути в Питерку и из Питерских складов пропало 78 кубометров дров и 5 т угля; на станции Питерка со склада, охраняемого училищным караулом, украдено две чугунные переносные печки; в 7-й роте обнаружено 10 половинок простыней вместо 10 простыней нормального размера (наверное, курсанты выменяли на еду); со склада боеприпасов пропал мелкокалиберный пистолет, а в подразделениях – 12 шинелей.
Кроме того, имущество страдало из-за протекающих крыш хранилищ и складов и от небрежного, а иногда и варварского отношения к нему некоторых курсантов: ломалась мебель (сломанные стулья даже сжигались), приводились в негодность музыкальные инструменты.
Но имущество – дело наживное. Всё-таки главное – обеспечить нормальный учебный процесс, подготовить грамотных офицеров. Однако и с этим было не всё в порядке.
Учебные программы обучения будущих пулемётчиков и миномётчиков пришли лишь спустя два месяца после того, как училище стало пулемётно-миномётным, – 20 марта. Не было командиров взводов, преподавателей по миномётному и пулемётному делу. Не хватало учебных пособий и наставлений, винтовок (всего 11 на 160 человек), ручных и станковых пулемётов (всего 1 ручной и 3 станковых на батальон). Миномётов не было вообще. Как и учебного поля, нормального стрельбища, тира, учебных городков. Теоретические занятия проводились в общежитиях, не оборудованных для проведения занятий, в тесноте: нары в 3 яруса, проходы узкие. Бо;льшая часть курсантов не имела обмундирования и ходила в своей одежде.
Тем не менее, начальник политотдела, старший политрук Запускалов докладывал: «Училище, не взирая на тяжёлые условия размещения и другие трудности, учёбу развернуло во всех подразделениях и может безусловно справиться с поставленными перед ним задачами. Политико-моральное состояние всего состава здоровое».

На марше

29 марта один из батальонов училища, 1-й, отправился к новому месту дислокации, в Балаково, и прибыл туда 3 апреля. Об итогах этого, как оказалось, непростого марша – в политдонесении начальника политотдела, старшего политрука Запускалова:
«Несмотря на тяжёлые атмосферные условия и двухсоткилометровый путь, марш в общей сложности закончился хорошо. На марше курсанты в подавляющем большинстве показали выносливость и хорошую советскую воинскую дисциплину. В среднем батальон ежедневно делал переходы в 36 км. Значительным препятствием служили сильные снегопады и шквальные ветры. 30 марта снежный буран застал батальон в с. Краснянка, где было приостановлено движение с 14.00 до следующего утра. 1 апреля батальон был застигнут в пути снежным бураном, вследствие чего была потеряна маршрутная дорога. Видимость достигала около 40 м.
Пункты ночёвок были следующие: Алексашкино, Краснянка, Ганновка, Лобки, Наумовка.
На всём пути следования продовольствия для людей и фуража для коней хватило полностью, т.к. значительная часть пополнялась за счёт колхозов и колхозников по их собственному желанию.
На ночёвках курсанты и командиры располагались постоем на колхозных квартирах.
На протяжении пути от ст. Алексашкино до с. Лобки население тепло принимало наших людей: готовились хорошие обеды, специально топились печи и т.п.
В последнем пункте ночевки, в с. Наумовка Чапаевского (теперь Балаковского – Ю.К.) района население встретило батальон недружелюбно и даже враждебно. Во многих домах совершенно не хотели пускать на ночёвку, не говоря уж о других отношениях гостеприимства. Село это состоит из староверов, а в прошлом отличалось бандитизмом.
По пути следования заболели командир 3-й роты лейтенант Шаповалов, командир 4-й роты лейтенант Мезинов, начальник учебной части лейтенант Пихотенко. Они доставлены в Балаково и теперь в строю.
Курсант 1-й роты Сафронов в с. Перекопное отстал и до сих пор не вернулся. С ним осталась боевая винтовка. Приняты меры к розыску.
В результате марша имелась значительная потёртость ног (15%).
С 7 апреля начались плановые занятия».
Остальные три батальона училища маршировали в Балаково уже при более благоприятных погодных условиях – в мае: с 3-го по 20-е – 3-й, с 8-го по 12-е – 2-й, с 14-го по 19-е – 4-й:
«Во время маршей проводились беседы, читались сводки Совинформбюро, осуществлялся приём в комсомол, была организована художественная самодеятельность: «музыка, пение, пляска, декламация и акробатические выступления демонстрировались на больших привалах и ночёвках в присутствии большого количества местного гражданского населения».
«На всём пути следования гражданское население исключительно тепло, со знамёнами встречало и провожало. Курсантов и командиров приглашали на ночлег, угощали молоком, яйцами, маслом, мёдом, овощами. Проводились совместные митинги».
Были и «отрицательные моменты»:
– комсомольцы Самохвалов и Снегур подрались из-за воды;
– курсант, младший командир, сержант Шипов перед большим привалом у с. Краснянка бросил вещи, которые подобрал и нёс курсант Зинатулин;
– курсант Граер, жалуясь на потёртость ног и желудочную болезнь, пытался ударить сапогом младшего командира Краснова за то, что тот нечаянно задел его ногу;
– курсант Соболев М.Д. без разрешения вышел из строя и пил воду из лужи. Все нарушители получили дисциплинарные взыскания.
А курсант, командир отделения комсомолец Владимиров был освобождён от должности и исключён из комсомола за то, что при получении кваса в очереди в г. Ершов нанёс удар по голове курсанту Зотову.
Но больше всех «прославился» курсант 16-й роты Старосельский. Как докладывал всё тот же Запускалов, он «вёл в населённых пунктах среди населения контрреволюционную агитацию, за что исключён из комсомола за 2 дня до окончания марша. Притворяясь больным и голодным, он кричал: “Замучили нас, издеваются над нами, коммунисты предали Родину, – и указал пальцем. – Вот как эти”, – показал на военкома 4-го батальона, старшего политрука Масленникова. Курсанты Дурнев, Гамаюнов, Ткачёв, Михальчев, Бормотов сразу же его разоблачили и дали ему должный отпор. По линии командования он получил 10 суток ареста. Кроме того, над ним состоялся товарищеский суд, который решил передать дело суду военного трибунала. На митинге курсанты были крайне возмущены контрреволюционной вылазкой и единогласно требовали от суда военного трибунала применить к Старосельскому высшую меру наказания – расстрел».
А курсант Клеймовский пропал. Дойдя до Ершова, он заявил командиру роты, что он сильно болен и ослабел. Чтобы облегчить ему передвижение, у него взяли вещи, но он в строй не вернулся – дезертировал и был объявлен в розыск (вскоре его задержали в Вольске).
«Несмотря на непривычность курсантов к дальним походам, отсутствие горячей пищи, неподогнанность обуви, марш прошёл удовлетворительно, без единого случая серьёзного заболевания, без единого случая порчи и хищения имущества», – докладывал старший политрук.
Так, на два года с небольшим «родным» городом для Симферопольского пулемётно-миномётного училища стало Балаково. Но местная власть встретила «симферопольцев» не очень-то радушно.

«Вас никто не приглашал…»

В Балакове к приёму Симферопольского пулемётно-миномётного училища не были готовы. Военное время, военное училище. Казалось бы, каждое его действие, каждый шаг должны быть чётко расписаны и получать беспрекословную и всемерную поддержку местной власти. Однако взаимопонимание «кузнецов» будущих командирских кадров и балаковских чиновников налаживалось с огромным трудом.
«Намеченный жилой казарменный фонд неоднократно менялся. Причём местные работники в своих действиях по отводу помещений всячески тормозили своевременный отвод помещений и полное удовлетворение необходимой площадью для общежития и служб. Председатель горсовета заявлял: “В райкоме и райисполкоме мне говорят одно, а делать этого не делают – отменяют”, – докладывал в июне 1942 года члену Военного Совета Приволжского военного округа дивизионному комиссару Изотову военком училища, старший батальонный комиссар Деев:
«Переговоры с местными властями сводятся к обещаниям, даются указания горсовету (председатель – Пичугин), а горсовет дело не решает без доклада, опять-таки, райкому (ВКП(б) – Ю.К.) и РИКу (райисполкому – Ю.К.). Приходится буквально изматываться в общениях с городскими организациями в этом вопросе, т.к. чёткого решения добиться здесь очень тяжело. В беседе с начальником училища было заявлено, что здания нам дадут с расчётом сделать ремонт, т.е. что похуже.
Более того, секретарь райкома Кузьмин в присутствии работников райкома и ряда лиц комначсостава училища заявил:
– Вас в Балаково никто не приглашал – вы сами сюда приехали».
Вопрос с помещениями для училища не решился в полной мере даже к концу года.
«Размещение очень скученное. Отсутствуют классные комнаты, которые необходимы особенно в зимних условиях, – докладывал в декабре 1942-го Деев. – Поэтому классные занятия часто проходят с двумя взводами одновременно в общежитии: люди сидят на койках в два этажа. Более того, две роты размещены в полуподвальном помещении с цементным полом, где темно и сыро. Это отражается не только на состоянии здоровья курсантов, но и на состоянии хранения и ухода за оружием. В связи с такой скученностью во многих подразделениях из-за отсутствия помещений нет умывальников, что отражается на чистоте и личной гигиене курсантов. В результате в 6-м батальоне имеет место чесотка. Несмотря на ряд принятых мер, до сих пор имеет вшивость (5-8% к личному составу)».
Не лучше обстояло дело и с удовлетворением училища жилым фондом для комначсостава и вольнонаёмных сотрудников, приехавших в Балаково.
«Неоднократные хождения в горсовет дали в итоге такой результат, – сообщалось в июньском донесении. – Требовалось разместить 196 семей комначсостава и 67 – вольнонаёмных. Добились от горсовета в заезжих колхозных домах 9 квартир, в коммунальных домах – 13 комнат, в частновладельческих – 50. Остальные разместились в частных домах по личному согласию хозяев, где платят по 50–150 руб. за комнату и обещание иметь своё топливо зимой.
Колхозные заезжие дома получены запущенные и без ремонта, к жилью непригодные.
В отводе жилфонда мы просили секретаря райкома и председателя РИКа отвести несколько 2-3-хкомнатных квартир для руководящих работников училища, в чём не только не пошли нам навстречу, а прямо воспрепятствовали.
Например, начальник местного райотделения НКВД переведён в другой город. Его семья должна была освободить квартиру из двух комнат. Мы просили её дать для начальника училища, но в этом нам было отказано, т.к. её наметил себе председатель горсовета, хотя он и занимает ныне отдельный дом. Начальник 1-й части военкомата переведён в Вязовский военкомат (Саратовской области – Ю.К.), и его квартира должна была освободиться, но и в ней было отказано, т.к. её наметили для директора одного из заводов.
В итоге руководящий состав кое-как размещён и, конечно, хуже, чем любой технический сотрудник учреждений Балакова».
Проблемы возникали и с созданием приличных бытовых условий. Его командование долгое время не подключали к телефонной станции. Система водоснабжения через водопровод не работала, т.к. выбыла из строя артезианская скважина, и её ремонт затянулся. Возникали перебои в работе бани и снабжении хлебом. В последнем случае чиновники всю вину возлагали на училище: мол, вас так много, что наш хлебозавод с таким объёмом не справляется.
Не хватало освещения. Особенно в осенне-зимних условиях, когда увеличилось тёмное время суток.
«Местная электростанция свою работу прекратила в октябре, – докладывал Деев в декабре 1942-го. – Подача электроэнергии происходит из электростанции водников в очень ограниченных размерах при низком накале и с большими перебоями. В результате вечерние занятия и часы самоподготовки проходят неорганизованно. Исходя из этого, имеется острая потребность в 240 керосиновых лампах, из которых в наличии есть 94. Недостаточное количество покрывается устройством всевозможных светильников и коптилок, хотя всё же они не могут удовлетворить качественного проведения вечерних занятий. Источников приобретения ламп не имеется, тем более стёкол для них на месте нет».
Нелегко решалась проблема с обеспечением дровами. Для их заготовки училищу выделили два участка: за 25 и 30 км от Балакова. Военрук Деев подсчитал: «перевозка 2 тыс. кубометров на 25 км займёт 667 рейсов (33 тыс. 350 км) полуторатонной машины и перевозка 5 тыс. кубов на 30 км потребует1 тыс. 666 рейсов общим пробегом в 100 тыс. км». С такими невместительным транспортом да по плохим дорогам вывезти всё это до первых осенних холодов и до зимы было невозможно, и Даев выпросил у окружного командования два гусеничных трактора с прицепами и 21 тонну керосина.

Женский вопрос

Обеспокоено было командование училища и отношением местных властей к семьям комначссостава, эвакуированным в Балаково и взятым под опеку кадровых военных. Всё тот же военком училища Деев докладывал командованию округа:
«По прибытии в Балаково семьи размещались кто как. Многие были размещены в подвалы и многие устраивались с квартирой как могли. Например, семья заместителя командующего 37-й Армией Голдович живёт в подвале в течение 11 месяцев. Туда она въехала по договорённости с хозяином дома, от горсовета помощи не получив.
Жена командира Матусевичч с тремя детьми и матерью жили в подвале, потом в доме, ранее принадлежащем выселенному немцу, и вот над ней издевался председатель уличкома, пытаясь выселить из дома на улицу.
Жену командира Соснову Нину Григорьевну также выселяли из хорошей квартиры. Дело было передано в нарсуд, но нарсуд в выселении отказал, а т. Соловьёва, работница ЖАКТа (жилищно-арендного кооперативного товарищества – Ю.К.) при горсовете, осталась безнаказанной.
Проявляются в отношениях местных работников с эвакуированными прямо дикие приёмы. Например, у жены командира Черняевой умер в мае ребёнок. Она пришла в мастерскую заказать ему гроб. С неё запросили деньги за заказ и вдобавок хлеба. После этого она, не имея хлеба, обратилась к секретарю горсовета Литвиновой с заявлением об этом, а в ответ: “У нас так заведено: мастерам хлеб даёт заказчик”.
Райвоенком Фёдоровский не проявляет заботу об эвакуированных, по складу флегматичный, а в отношениях с людьми, по заявлению ряда лиц, большой бюрократ. Лишь после приезда облвоенкома Иванова он стал разговаривать с людьми, а до этого к нему нельзя было подступиться. В работе с вверенными ему людьми он, как видно, сжился и не различает службы от дружбы.
Например, на вечере, посвящённом 1 мая, в школе был организован буфет. Было привезено пиво. Работники РВК, гуляя на вечере, угощались сами и угощали своих друзей. Начальник 1-й части Васенькин (ныне – в РВК Вязовского района Саратовской обл.) учинил заказ в буфете на 77 руб. и деньги не отдал до сих пор.
Жёны командиров, организаторы буфета, обратились в РВК за содействием получить с него деньги, и от Фёдоровского получили ответ: “Оплатить 77 руб. из сумм, собранных с жён комначсостава для покупки подарков для фронта”. Так 77 руб. и не оплачено».
На учёте стояло 350 эвакуированных жён комначсостава. Ими был выбран женсовет из пяти женщин. Его работа в основном была направлена на выдачу продовольственных карточек. Советом проводились обследования материально-бытовых условий, оказывалась помощь в устройстве на работу.
А сами жёны регулярно ухаживали за обитателями дома инвалидов отечественной войны, принимали активное участие в мероприятиях, направленных на укрепление обороны страны. В первой половине 1942 года они собрали 2 тыс. 400 рублей на посылки фронтовикам, 5 тыс. 609 – на танковую колонну; пожертвовали 12 тыс. 440 рублей на приобретение билетов денежно-вещевой лотереи, прибыль от которой была направлена на фронтовые нужды; подписались на государственный военный заём на сумму 146 тыс. 236 рублей; накопили для фонда обороны 48 тыс. 681 рубль, отчисляя 2% от зарплат и выплат.
Через полгода на контроле у училища было 165 жён комначсостава. Из них 110 – в самом училище, 8 – в учреждениях, 2 – в колхозах и 2 – на заводах. Жена командира Мартьянова, взяв шефство над 19-й ротой, организовала бригаду из работающих и неработающих жён начсостава, навела порядок и создала уют в подразделении, художественно оформила роту. Такие бригады появились во всех подразделениях. Жёны командиров организовали детский хор и 5 утренников для детей.

Любое дело по плечу…

И всё же, несмотря на трудности, удалось и быт наладить, и качественную подготовку младших командиров обеспечить. На торжественном собрании, посвященном четырёхлетию училища, её начальник, полковник Козин с гордостью заявил:
«За 4 года существования, преодолевая трудности, выразившиеся двукратной передислокацией училища. Связанной с переброской огромного количества имущества и личного состава на большие расстояния и в плохих транспортных условиях; устраиваясь на необжитых местах, где учёба, как, например, в с. Питерка, проходила в условиях отсутствия электрического света и керосиновых ламп, дров, заменявшихся мазутом, строительного материала для нар, личный состав училища по-большевистски упорно и настойчиво закалялся в преодолении трудностей, своими руками создавал себе жилища и устраивал быт так, чтобы учёба шла бесперебойно; изучал пулемётное и миномётное дело, дав фронту не одну тысячу командиров, мастеров пулемётного и миномётного огня; с честью поддерживал и умножал боевые традиции училища.
Коммунисты и комсомольцы личным примером показывали и показывают, как надо преодолевать в учёбе такие трудности. В результате самоотверженной борьбы личного состава с этими трудностями училище сейчас размещено в условиях, приближённых к обстановке мирного времени и обеспечивающих, несмотря на трудности военного времени, все возможности для нормальной учёбы».
Шесть батальонов училища размещались в прочных школьных зданиях, штаб – там, где сейчас находится дирекция детского парка.

Тяжело в ученье…

В училище было 6 батальонов. По армейским меркам, в каждом из них должно быть по 500 человек, по училищным, – возможно, меньше. В любом случае, это огромная масса молодых людей, большинство из которых в похожих, со строгой дисциплиной, условиях никогда не были, а некоторые наверняка ещё на гражданке слыли хулиганами, а то и нарушителями закона, не признающими никакой власти и никаких авторитетов. Отсюда – разнообразный набор нарушений дисциплины и даже преступлений.
Вот только несколько случаев, отмеченных в политдонесениях в разное время:
– курсант Финкель воровал у курсантов мыло, а курсант Благий – деньги;
– четвёрка курсантов, Дубин, Зайцев, Колотилин и Красовский, украли со склада боепитания 800 г мыла;
– курсант Горелик во время обеда в присутствии курсантов кричал: «Я голодный, потому что нам не дают нормы продуктов, а хлебом нас обделяют младшие командиры» (дали 10 суток ареста);
– курсант Семёнов, когда взводный не отпустил его на свидание, вступил в пререкания и заявил: «У нас в училище, как в тюрьме, и после выпуска для нас будет каторга».
– курсант Соловьёв во время сбора для отправки на работу в колхоз заявил, что посылка на работу в село есть издевательство над курсантами.
Были среди курсантов и дезертиры. Причём некоторые из них сбегали после скандалов. Например, Николай Мельников «систематически совершал проступки, имел 4 наряда вне очереди, 10 суток ареста и судим товарищеским судом за самовольную отлучку». Когда его в очередной раз решили «осудить» «за обругание командира взвода и отказ от работы», он после отбоя скрылся.
Другой курсант, Григорий Дементьев, работая во время посевной трактористом в колхозе «Пятилетка» (с. Новая Медынка) Балаковского района, сначала возмущался заключением договора между СССР и Англией, а затем сбежал.
Как нарушителей наказывали? Дезертиров и наиболее злостных отправляли под суд, а кому-то хватало и нескольких суток гауптвахты. Последнее наказание вроде и не столь суровое, кратковременное, но для слабонервных – испытание серьёзное. И один курсант, Василий Морозов этого испытания не выдержал – покончил жизнь самоубийством через повешение.
Он ещё на гражданке попадал в тюрьму за прогул и кражу государственного имущества, а в училище украл брюки и рубашку из личных вещей курсантов, сданных в фонд обороны, и, уйдя в самоволку, пытался продать их на базаре, за что получил пять суток ареста. Но это нарушителя не остановило. Он ещё несколько раз самовольно покидал училище. Состоялся товарищеский суд. Но внушение товарищей не подействовало: Морозов снова, хоть и всего на 15 минут, но убежал в город, за что получил 10 суток ареста. Тут уж у его товарищи-курсанты вышли из терпения и предложили предать его суду военного трибунала, но командир батальона не согласился, отстоял «бегунка». Однако и на этот раз ничего не подействовало. Тогда Морозова всё-таки отдали под суд и, на время следственных действий, дали ему 5 суток строгого ареста. Но и это курсанта не остановило. Он снова нарушил режим и получил ещё двое суток строгача. Отсидев смирно этот срок, Морозов надеялся, что его выпустят. Но помощник начальника строевого отдела, техник-интендант 2 ранга Студзинский решил задержать его на гауптвахте, уже простым арестом, до окончания следствия. Это для Морозова было равносильно приговору (возможно, на «свободе» он планировал сбежать). Через несколько дней, ночью он повесился на обмотке со своей ноги. Студзинский за самовольство был привлечён к партийной ответственности.

Антисоветчики

Встречались среди курсантов и настроенные против Советской власти. Например, курсант Соловьёв «в своих высказываниях о войне заявил, что военный потенциал Германии крепче, а наша промышленность частью забрана и разрушена. Поэтому он высказал сомнение в выполнении задачи, поставленной Сталиным, разбить и уничтожить врага в 1942 г. Когда ему советовали больше читать газеты, то он заявлял: “Я газетам не верю, а верю только рассказам фронтовиков”».
За эти крамольные высказывания он был исключён из комсомола, осуждён курсантами и арестован на 10 суток.
Другой курсант, успевший повоевать и побывать в окружении, Пётр Попов не только «приказания не выполнял, постоянно пререкался и ругал командиров», но и «занимался среди курсантов антисоветской агитацией пораженческого характера, подрывал авторитет комсостава, заявляя, что он, будучи на фронте, расстреливал командиров из-за кустов».
За это он был осуждён по ст. 58-10 (антисоветская агитация).
По той же статье отправился в лагеря и другой курсант – Александр Морозов. У него обнаружили «дневник с записью контрреволюционного характера в прозе и стихах, выражающей контрреволюционную клевету на коммунистическую партию и советское правительство». Причём дневник писался до призыва в армию.
«Записи вел я не систематически. Первые относились к лету 1939 года, когда в Москву прилетел Риббентроп, – вспоминал спустя много лет Морозов. – Я выражал сомнение в возможности длительного мира между коммунистами и фашистами и спрашивал: надолго ли этот договор о ненападении? И тут же давал ответ: самое большее, на два года. Другие записи были сделаны в 1940-м, 1941-м первой половине 1942 года. В начале войны я спрашивал: что ждет меня в 1941 году? А в 1942-м? Может, расстреляют? Ещё были записи о голодных годах. Писать об этом в то время считалось крамолой»

Доверие Родины оправдаем

Однако подавляющее большинство курсантов к учёбе относилось как к почётной обязанности, и все лишения военного времени переносили стойко. «Я занимаюсь, и стараюсь оправдать доверие перед своей Родиной, Советским Союзом, быстро изучить военное дело и стать полноценным командиром, защитником Родины, – писал своим родным летом 1942-го курсант Николай Савинов. – Я живу хорошо, питания для меня хватает. Утром дают хлеба 200 гр., суп, галушки или вермишель, 2-ое – чай и сахару в достаточном количестве; обед: 1-ое – щи мясные, 2-ое – каша пшенная или каша из вермишели, 3-е – сладкий компот и 300 гр. хлеба. На ужин 200 гр. хлеба, масла гр. 50 и чай с сахаром. Для меня это достаточно. Только нет курева. Курю у товарищей у своих, к которым приезжали родители и привозили. Так у них закуришь, а то нет нигде, на базаре табак слабый очень, стакан стоит 30 руб.»
Интересные воспоминания о курсантском быте оставил балаковец Михаил Зиновьев:
«В этом военном учебном заведении готовили офицеров, т.е. младших лейтенантов и лейтенантов по специальной программе. Учебных классов у нас не было, занятия проводились в казарменных и полевых условиях. Учили хорошо по обширной программе. Шла война, и нас ускоренно готовили для неё. Учили познавать военную науку, воевать и драться с неприятелем. Программа была плотно насыщенная, изучали всё: различное оружие и приборы, инженерные сооружения, различные средства зашиты, топографию, преодоление различных преград и водных препятствий, ведение рукопашного боя, гранатометание, минно-подрывное дело, тактику и стратегию, химическое оружие и средства защиты, воинский устав, строевую подготовку, были политзанятия и физическая подготовка. Подъём в 6-00 часов, отбой в 22-00. Были у нас кроссы и марш-броски, ночные учения и подъёмы по тревоге, и многое другое. Были и выходные дни. Мы много купались в Волге, Линёвке и Балаковке. Город был небольшой, тихий, в зелени. Помню строевыми песнями моей роты были «Вставай страна огромная», «На рейде морском», «Якорь поднят» и другие.
Курсанты бывали в различных очередных нарядах. А провинившиеся в чём-то – во внеочередных: на кухне картошку чистили или в казарме полы мыли, попадали на гауптвахту. Ведь мы были очень молоды, отдельные по-юношески проказничали, и их таким методом исправляли.
Шла война, было очень трудно, голодно.
Поднимаясь по ночной тревоге, мы видели зарево пожаров от бомбёжек немецкими самолетами Саратова. Его было видно в Балакове».
В училище были свой клуб и библиотека. Им хоть и отвели довольно скромное помещение, но они стали центром культурной жизни училища. В декабре 1942 года начальник клуба, интендант 3 ранга Арановский отчитывался:
«За отчётный период было проведено 6 устных лекций по международному положению и 3 – по литературе (охвачено 2200 человек), 4 доклада о наступательных действиях Красной Армии (охвачено 1100 человек). Оборудована доска отечественной войны, фотовыставка «Во славу Родины» и «Богатство нашей страны».
В клубе созданы драмкружок (30 человек), духовой оркестр, джаз-оркестр, коллектив песни и пляски из детей комначсостава (35 человек).
Проведено 20 концертов (обслужено 12 690 человек). Показаны пьесы «Золотые руки» (одноактная пьеса Н. Колесникова – Ю.К.), «Шульц» (?), готовится пьеса «Фронт» (автор А. Корнейчук – Ю.К.) и «Как не любить родной Москвы» (?).
Был организован 21 киносеанс. Курсанты посмотрели документальные и художественные фильмы «Ленинград в борьбе», «Фронтовые подруги», «Чапаев» и др.
Проведено два соревнования по гимнастике и два шахматно-шашечных турнира.
Еженедельно рассылается по батальонам фотогазета, оказывается повседневная помощь в оборудовании ленинских уголков».
Помогали курсанты и фронту, подписываясь на военные займы. В 1942 году сумма подписки всего личного состава (вместе с офицерами) перевалила за два миллиона рублей. А в 1943 году только один, первый, батальон собрал 144 тысячи рублей, направив сопроводительное, полное патриотизма, письмо на имя главнокомандующего И.В. Сталина. В ответ курсанты получили благодарственную телеграмму:
«Балаково, часть 046.
Командиру 1 батальона подполковнику Томингу, замкомандира батальона по политчасти майору Смехову, секретарю партбюро капитану Блощицину, секретарю бюро ВЛКСМ младшему лейтенанту Пустовалову, курсанту Попову.
Передайте курсантам, командирам и политработникам части 046, собравшим к ранее собранным 42 тыс. рублям дополнительно 102 тыс. на авиаэскадрилью им. Гастелло, мой боевой привет и благодарность Красной Армии.
И. Сталин».
К концу 1943 года, во время дислокации в Балакове, в училище состоялось пять официальных, со сдачей экзаменов, офицерских выпусков (около двух тысяч человек). Примерно столько же отправилось на фронт досрочно, без сдачи экзаменов.
Подводя в декабре 1943-го итоги четырёхлетнего существования училища, полковник Козин в обширном докладе приводил немало примеров стойкости и мужества бывших курсантов-«балаковцев»:
«Выпускник 9 роты лейтенант Стрижаков (третий балаковский выпуск 3 октября 1942 г. – Ю.К.) в боях на Украине, командуя батареей противотанковых орудий, огнём прямой наводки уничтожил 9 танков и около 400 солдат и офицеров врага. Отважному воину здесь же, не поле боя был вручен орден Красной Звезды
Воспитанник подполковника К.Ф. Сороки гвардии лейтенант Ткачёв (4 балаковский выпуск 30 октября 1942 г. – Ю.К.), командуя взводом автоматчиков, в боях на Дону только за 2 недели уничтожил около 168 немцев и взял в плен 500 человек. Сам Ткачёв и все бойцы его взвода награждены орденами и медалями…
Прочно связанные с училищем, наши воспитанники гордятся тем, что они получили военное образование в его стенах, и проникнуты стремлением в боях поддержать его честь и боевые традиции».

У руля

Первым начальником училища был полковник Анатолий Георгиевич Красноухов, кадровый офицер, участник первой мировой и гражданской войн. В Красной армии боевой путь начал добровольцем в составе Петроградского полка в 1918 году. В 1920-м был награждён орденом Красного Знамени. Накануне войны занимался вопросами материально-технического обеспечения армии. При нём училище было преобразовано из пехотного в интендантское, а затем, в августе 1941-го передислоцировалось в тыл, в Питерку Саратовской области.
Когда училище стало пулеметно-миномётным, его, с 28 февраля 1942-го, возглавил «практик», участник гражданской войны полковник Тихон Петрович Васильев. Он руководил очередной, и самой сложной, передислокацией училища – в Балаково. Командование характеризовало его так:
«Хорошо подготовленный офицер, обладающий крупными организаторскими дарованиями и способностями; лично очень скромный, но настойчивый. Требовательный и образцово дисциплинированный».
Именно он начал наводить дисциплину и порядок среди офицерского состава. Буквально через месяц после его назначения в политуправление Приволжского военного округа было направлено следующее донесение:
«В Симферопольском интендантском училище имела место вредная практика расправляться с курсантами, проявляющими недисциплинированность или уличённых в краже, путём их избиения другими курсантами, где командир был организатором такого побоища, или прямое рукоприкладство.
Рецидивы подобных безобразных приёмов встречаются и в Симферопольском пулемётно-миномётном училище. Так, например, лейтенант Терехов, зам. командира 7-й роты, 30 марта организовал драку Голуб с Салминым в присутствии курсантов по случаю кражи этими курсантами тюфячной наволочки и её обмена на хлеб и яйца у местной гражданки (лейтенант от командования отстранён).
Причиной самодурства и безобразий была слабая требовательность к комначсоставу со стороны бывшего начальника, полковника Красноухова (выбыл 19 декабря 1941 г.), военкома, бригадного комиссара Дорошенко (выбыл 25 декабря 1941 г.), остававшимся врио начальника, полковника Романова М.М. (ныне зам. начальника Саратовского пехотного училища) и врио военкома училища, батальонного комиссара Рынского (с 29 декабря 1941 г. по 5 февраля 1942 г.)»
Спустя несколько месяцев, во время выпускных экзаменов, в сентябре, Васильева сменил полковник Владимир Иванович Козин. Он командовал училищем вплоть до возвращения его на «родину». Уже через месяц после назначения Козин был награждён орденом Красной Звезды, возможно, за участие в боевых действиях, а вот спустя два года – ещё раз таким же орденом. скорее всего, за успехи в подготовке офицерских кадров.

«Учителями славится Россия…»

Преподавательский состав в училище был очень достойный – профессионалы высокого класса.
Например, преподаватель социально-экономического цикла Владимир Васильевич Полин окончил Саратовский комвуз (коммунистический вуз – Ю.К.) и Саратовский пединститут, а его коллеги Николай Петрович Суходолов и Сергей Алексеевич Лундовский, первый – комвуз, Воронежский пединститут и два курса адъюнктуры Военно-политической академии им. Ленина, второй – институт народного хозяйства им. Плеханова и экономический институт красной профессуры.
А начальник учебного отдела майор Алексей Михайлович Лебедев и вовсе легендарная личность. Он имел высшее юридическое образование, в 1917 году окончил знаменитое Павловское военное училище, в 1938-м – академию им. Фрунзе, Участник гражданской войны, во время которой был дважды ранен, и советско-финской, а когда началась Великая Отечественная, был назначен начальником оперативного отделения штаба 42-й Армии на Ленинградском фронте. 10 сентября 1941 г. получил ранение под Красным Селом. После выздоровления был направлен в тыл на преподавательскую работу. В Симферопольском училище преподавал недолго. В 1943 году он уже преподаватель кафедры обей тактики военной академии им. Фрунзе. Проявил себя «как офицер безупречно дисциплинированный и с большой добросовестностью относящийся к выполнению работы по подготовке кадров Красной Армии».

Миротворец

В мае 1943 года в училище разразился «политический» скандал: преподаватель капитан Лундовский позволил себе слишком «паожалеть» немцев. В соответствующем донесении в политуправление Приволжского военного округа сообщалось, что он  «имеет вредный, антипартийный взгляд по вопросу о воспитании жгучей ненависти и мести ко всем немцам»:
«Он утверждал, что истреблять надо только тех немцев, которые пришли к нам, как оккупанты, и тех, кто им помогает, что мы не можем истребить весь немецкий народ, т.к. наша армия является армией мира и дружбы между народами, не выдвигая вовсе того, что Красная Армия в отношении всех немцев за их злодеяния, совершенные по отношению к советскому народу, является армией мстителей».
Попытка «переубедить» Лундовского с помощью «продолжительных бесед» успехом не увенчалась. Он «ошибочности и политического вреда своих толкований не признал, ссылаясь на то, что его заставляют сомневаться в установках, данных Сталиным в приказах и выступлениях»:
«На указание о тоне нашей печати и литературы по вопросу о ненависти к немцам он заявлял, что литература не есть политика, и он только придерживается установок Сталина, являющихся для него законом, и ему как пропагандисту, а не как агитатору вовсе не нужно пользоваться литературой, тем самым отрывая агитацию от пропаганды. На конкретно поставленный вопрос, как поступать с немцами, издевающимися над советскими людьми, уведёнными в немецкое рабство, он никакого ответа не дал, заметив, что это вопрос не политического, а чисто технического порядка».
В результате «миротворца» отстранили от должности и исключили из партии, а с курсантами провели «спецзанятия по вопросу о воспитании жгучей ненависти к немцам».
Впрочем, на этом карьера капитана Лундовского не закончилась. Он продолжал служить, только в другом месте., а в ноябре 1944-го был награждён медалью «За боевые заслуги».

Наш человек

Особый отдел при училище возглавлял Георгий Николаевич Морин, который впоследствии сыграет важную роль в развитии балаковского высшего и среднеспециального образования.
Родился он в 1912 году на ст. Раёвка Куйбышевской железной дороги. Предположительно, с 1931 по 1940 годы, руководил школой ФЗУ (фабрично-заводского ученичества) в г. Сим в Челябинской области. С 15 июля по 28 октября 1941 года служил следователем особого отдела НКВД 5-го воздушно-десантного корпуса. 28 октября 1941 года, при выполнении специального задания на передовой в районе подмосковного Подольска (как он сам впоследствии рассказывал, «готовил отрезать путь наступления немцев») , был тяжело ранен в голову и потерял правый глаз. После лечения, с марта 1942-го до 1946 г. Морин служит в Симферопольском пулемётно-миномётном училище, затем какое-то время работает в Алтайском крае, возможно, как и до войны, в области среднеспециального образования, и снова приезжает в Балаково.
Здесь, в 1957 году ему было поручено организовать вечерний факультет Саратовского политехнического института. За 6 лет своего руководства вузом он оснастил его мебелью, лабораторным оборудованием, решил вопросы методического и информационного обеспечения. Однако самым главным достижением Морина считается создание сплочённого коллектива высококвалифицированных преподавателей.
Точно такую же задачу ему предстояло выполнить и в первые дни существования ГПТУ-43 (сегодня Поволжский колледж технологий и менеджмента), директором которого он был назначен приказом Саратовского областного управления профтехобразования №28/к от 9 марта 1965 года. К тому времени здание училища уже было построено, и необходимо было заполнить его оборудованием, работниками и учащимися. Спустя год, выполнив свою миссию, дав серьёзный толчок для дальнейшего становления нового среднего специального учебного заведения, Георгий Николаевич ушёл на пенсию.

Отцы-командиры
Но, конечно, больше всего курсанты общались со своими воспитателями-командирами. От их военного опыта и нравственных качеств зависело, какими станут офицеры-выпускники. Характеристики на командиров были подготовлены к 4-хлетию училища (1943 г.) Вот только несколько из них:
Командир 1-го батальона подполковник Томинг. «Сын скромного, но воинственного эстонского народа», он, в звании поручика, воевал в рядах русской армии ещё в первую мировую войну. После «советизации» Эстонии он, тогда уже подполковник эстонской армии, стал служить в Красной Армии. Великая Отечественная застала его на посту помощника командира 42-го стрелкового полка. Вместе с ним, в тяжёлые дни отступления он сражается с немцами на Северо-Западном фронте. Томинг «неустанно готовит боевые кадры победителей. Пунктуальный, аккуратный и исполнительный, он является образцом подражания для своих подчинённых».
Командир 2-го батальона капитан Хази Вали Ахметович Шагеев. В 1932 году он добровольцем вступил в Красную Армию. Во время «зимней войны» с финнами воевал на Карельском перешейке, где командовал сначала добровольческим комсомольским опытным батальоном, а затем – отдельным миномётным. Он «бодро и энергично руководит боевой и политической подготовкой курсантов, вникая в малейшие детали этой подготовки».
 Командир 3-го батальона майор Степан Андреевич Мазур. Сын бедняка, он начал службу в Красной Армии в 1925 году рядовым красноармейцем. В 1930 году экстерном сдал экзамен за курс военного училища. Принимал участие в операциях по уничтожению бандитизма на Кавказе. Окончив курсы «Выстрел», Мазур сначала работает на этих же курсах преподавателем тактики, а затем, в 1940 году направляется в Симферопольское училище. Он «с величайшей ответственностью подходит к воспитанию кадров молодых командиров, и недаром его воспитанники в письмах с фронта с трогательной любовью называют его отцом. Только потому. Что майор Мазур не допускает никаких поблажек нерадивым, поощряет старательных и терпеливо воспитывает молодое пополнение. В результате, казалось бы, недисциплинированные курсанты становятся героями фронта».
Одним из самых любимых «отцов-командиров» среди курсантов был заместитель командира 5-го батальона капитан Игнат Фёдорович Блинов. В Красной Армии – 11 лет. Лейтенантом он вступил в бой с немцами на Западном фронте. Несколько раз был ранен. В боях лично уничтожил несколько танков, за что был награждён орденом Красного Знамени. Об этом даже была напечатана корреспонденция в главной тогда газете страны «Правда». «Любят и уважают курсанты капитана Блинова за его заботу о них, за терпеливость и настойчивость, которые характеризуют стиль его руководства их боевой и политической подготовкой».

Поиск продолжается
Здесь опубликована лишь малая часть из того, что можно рассказать о курсантах и их воспитателях. Уже обработаны списки пяти «официальных» балаковских лейтенантских выпусков. Почти о каждом из выпускников, из открытых интернет-источников, собрана первичная информация: чем и за что были награждены, кто погиб, кто пропал без вести. Начался поиск их потомков, что позволит дополнить собранные материалы фотографиями и послевоенными биографиями «симферопольццев».
Среди курсантов было немало тех, кого, в связи со сложной обстановкой на фронте, досрочно отправляли на фронт. Наверняка полные их списки сохранились в Центральном архиве Министерства обороны, но без финансовой поддержки до них не добраться. Поэтому пока информация о них собирается из других источников, в том числе, из интернета.

Сайт: http://www.proza.ru/2013/01/12/1955