В. Юхин (Симферополь)

Прияга-67

Гуси-лебеди шеи как свечки.
За спиною семнадцать непонятых лет. 
Мы с тобой убежали от школы от речки
Что б встречать в Перевальном тревожный рассвет.

Здесь открыли себя как окопы отрыли-
Задохнувшись от истин свалились на дно:
До ракеты сигнальной собрать в себе силы.
И рвануться на скалы не чувствуя ног.

Но опять навалилось безжалостно небо.
Пелена на глазах. И фальцетиком стон:
«Мать родная не видно не видно прицела».
Но грохочет команда:»Курсанты-Огонь!»

И стреляем, и ползаем губы кусая.
Пусть пока без потерь для своих и врагов.
Ах! Ты доля курсантская-служба лихая!
До заветных лихих лейтенантских погон!

За окном роскошная июльская ночь и «мутный» 2011 год. Я сижу в своём кабинете (так в семье зовется моя комната) в которой стоит кровать, а на столе — всегда открытый ноутбук. Здесь мне хорошо работается над поэмой о моём времени. И здесь я часто смотрю на серую любительскую фотографию… 1967 год.
Осень. На фоне серого здания группа курсантов. Это мои друзья. Слева стоит Коля Карпенко. Рядом глядит изподлобья сержант Косов.Он только кажется строгим. А из-за его плеча, поджав нижнию губу, еле успевший на съемку Мэлс Бедельбаев. Тянется на цыпочках. А вот полный собственной значимости мой земляк Юрий Малахаев. Хитро улыбается надёжный друг и идейный вдохновитель Рукавицын. Красавиц Зуев — сплошное обояние. А-вот Толя Свитлык. Как он сейчас?
Да-а! Совсем я потерял связь с ребятами с которыми съел не один пуд соли под небом Крыма. Добряк Щербонос опять не смог уложить свою копну непослушних волос и кажется говорит: «Станэк! Твоя мысль мне совершенно неприемлимая. Но в ней есть здравое зерно. Поэтому развей её до совершенства.» А я не развил её. Я пошёл другим путём. 
Мой лучший друг Володя Юдин как всегда возвышается над всеми. Интересно-простил ли он меня за долгое молчание? Если друг, то это друг-то простил… 
Рыбкин. Трудяга Петя Камянский. Основательный но вдуше всегда ребёнок Коля Карпов. Вили Миезитис. Пупышев. Косьмин… Господи-как вы поживаете? Помнишь Коля, как ты женившись, подрабатывал (вопреки строгому рас порядку!) и уже через несколько месяцев исхудал, и все давали тебе ненужные советы, командир отделения наказывал, а я про себя жалел и думал — тяжела же семейная жизнь! Интересно, а как я поступлю, если придётся совершить такой же шаг?.. Хотя об этом я, кажется, и не думал — это прийдёт потом. Неожиданно и навсегда. 
Крепыш Хавроненко присел слева. Нагнул круглую голову и закрывшись ладонями от ветра прикуривает.Рядом со мной на корточках, плечом в плечо, верный товарищ Володька Марыкин. Мы довольны собой: мы есть, и мы сильны. и в нас бурлит молодость. Настолько безшабашная, что однажды в Перевальном подвигла на подъём по отвесной скале без страховки. Мы чуть не сорвались. Но, переведя дух, гордились своим опытом. Господи! Сколько же в жизни мы делали необдуманного. А вот мой кумир — старший сержант Володя Гуреев. Он наверное и не догадывается, что он значил для моего становлення как профессионала. 
Дорогие мои однокашники, простите меня за то, что вы, оставаясь всегда в моём серце, не стали за эти 40 лет еще и товарищами по переписке. Я даже не знаю, почему не писал и не звонил вам. Однажды, случайно встретив вас на военных объектах, посидев, попив горькой и разъехавшись, не торопил новую встречу. Верно я больше жил тем, что у меня осталось от того Нашего Времени. А это самое сокравенное, что у меня есть. Жизнь моя это постоянное воплощение того, что я впитал за те четыре года, и вы всегда были для меня тестом на собственную состоятельность, моей совестью.
Вот мы на сером любительском снимке – молодые, красивые, полные сил и, конечно же, безмерно счастливые! Вот такие вы у меня в сердце! И я горжусь, что вы все состоялись. И то, что тогда я был с вами рядом. И мы были одним целым. И всё было нам по плечу. Такое неприходит до скончания века. Аминь!

Приведение к Военной Присяги в Симферопольском высшем военно-политическом строительном училище было назначено на 2 октября 1967 года. В установленное время подразделения под командованием взводных и ротных офицеров вышли из казарм и построились на улице Севастопольской. Накануне училищу было вручено Боевое Красное Знамя. И теперь оно, согласно Устава, со знаменосцем и асистентами было размещено во главе подразделений. За Знаменем — колонна офицеров управления и преподавателей. А потом уже мы, те, кто сегодня будет приведён к присяге. Две роты курсантов. Замыкал строй батальон обеспечения учебного процесса.
Во всём чувствовалась волнующая торжественность. Дирижер и музыканты, начальники кафедр и преподаватели, офицеры курсантских подразделений, все, от полковников с сединой в волосах до безусых курсантов в который раз проверяли форму, поправляли еле заметные складки на мундире, нервно касались блестящей пряжки (не закрывает ли она нижнюю пуговицу на кители?) вытирали, не снимая фуражки, пот со лба и, подняв глаза, что-то отрешённо шептали высохшими губами.
— «Слышь, зяма! У меня что-то поджилки трясутся, словно это я сегодня буду принимать присягу», — говорил младший сержант Камянский своему соседу Меезитису.
— «Ты что, совсем головой поехал», — смеялся Вилис.
-«Знаете, старики, а я тоже переживаю», — сказал младший сержант Косьмин, поправляя ремень автомата Володи Юдину, — «Как думаете, наши не подведут?»
— «Нет! Смотрите — соколами глядят», — ответил за всех Володя Гуреев, замкомвзвод два.
— «Хватит трепаться! Сейчас начнётся», — это капитан Дрожжин вернулся с инструктажа у ротного.
Словно ветерок пробежал : «Идёт! Идёт!». И голос полковника Царицанского вмиг подтянул струны колонн: «Училище! Смирно! Товарищ генерал-майор…». Пауза. Все замерли. Над строем пролетел шальной голубь. И генерал Аверин, успокаивающе: «Вольно. Вольно полковник». И уже скорой походкой, поправляя на ходу новенький мундир, обходит строй. Остановился перед начальником кафедры тактики и вызывающе: «Ну, полковник, как подготовленны курсанты?». Офицер вспомнив рознос на полигоне, побагровел но держался молодцом: «Всё будет в лучшем виде, товарищ генерал-майор. Орлы».
— «То-то, орлы! А я что вам говорил… А твои молодцы. Научили. Спасибо!»-генерал протянул полковнику руку, и тот быстро пожал её. Аверин в сопровождении заместителя и полковника пошёл к строю курсантов, удерживая ротных офицеров от рвения. Бегло осматривал новобранцевю, одобряющи кивал старослужащим: всё видел, всё примечал. И был доволен собой и своими питомцами. В правофланговой колонне третьей полуроты стояли два белобрысых голубоглазых красавца.
Генерал подошёл к ним. Остановился. Покачиваясь, внимательно смотрел на курсантов.
-«Твои, Рещиков, подчинённые?», — спросил он.
— «Так точно, товарищ генерал-майор»-ответил чернявый крепыш старший сержант Рещиков..
Курсанты вспотели, и оловянно смотрели перед собой. Аверин, понимая их состояние, по-отечески спросил: «Ну, что, славяне, покажем южным девушкам, кто в Симферополе теперь хозяин». И уже на ходу майору Дорохову: «В почётный караул!» 
-«Есть!», — с гордостью за подчинённых ответил ротный.
— «Покажем!», — с опозданием рявкнули курсанты.
Прозвучала команда «Смирно!» Переполненный волнением строй училища замер. Улица распрямилась, и открыла свои объятия. И снова голос полковника Царицанского: «Шагооом-Мааррш!» Звонко ударили барабаны. Единый слаженный организм училища выдохнул и вмял железо подков в разгорячённый асфальт. Сотни сердец забились в едином ритме. У стоящих на тротуаре зевак подкосились ноги, а в желудках поселился холодок.
Оркестр грянул воинский марш, город треснул и развалился. А когда колонны повернув направо вышли на центральную улицу, курсантам стало совершенно ясно, что в этом городе равных им нет!
Лощеный генерал Аверин легко шёл впереди строя, сдержанно и радушно улыбаясь многочисленной публике. Иногда кивал знакомым людям. И слышал, как за спиной бьётся о древко тяжёлое полотнище знамени, но более всего — железный ритм курсантских сапог. Раз-два. Раз-два… Раз-два..
С тротуаров кричали «ура», бросали цветы, одобрительно кивали головами. Дамы
хлопали в ладоши. Подростки смотрели на курсантов и завидовали им.
Пройдут десятки лет и этот первый выход училища забудут. А в беспредельные 90-е по-воровски поспешно сорвут таблички со стен КПП и управления. С развалом государства всё, что по крупицам собиралось в стенах этого прекрасного учебного заведения, хамелеоны коммидеологии признают вредным для «нэзалэжного» государства, и снесут на свалку истории, предадут забвению. И разбросает по необъятным просторам огромной когда-то страны 22 выпуска офицеров-профессионалов… Кто-то найдёт себя в этой жизни, станет прекрасным офицером и дослужится до седин и высоких должностей. Кто-то уйдёт в науку
и впишет своё имя в бесконечный список ученых. Кто-то получит боевые награды на настоящей войне. А кто-то поспешно снимет погоны и встанет в огромный пропито-прокурено-проматерённый строй базарных торговцев. А кто-то, увидев, как вытирают ноги о великую когда-то армию, и не поддавшись на посулы новоявленных вождем, в сердцах напишет рапорт и придёт в НЕСВОЮ ЖИЗНЬ, унеся с собой частицу светлой памяти. И будет скромно, без надежды на «бронзовость», трудиться над почти невозможным -воспитанием молодёжи в духе этой памяти, памяти о великих традициях великой страны и великих воинов.…..А сейчас они, идущие на свой праздник, не знают что их ждёт…Не знает Мэлс Бедельбаев, честный политработник, о том что его убьют, а потом сожгут в печи котельной бывшие заключенные, а в начале 70-х по воле Правительства призванные в армию. Не знает Вася Ковальчук, что прослужив совсем немного, погибнет в автокатастрофе оставив вдовой молодую жену..Всё не так просто в этой жизни…не так просто.. 
Но те, кто сейчас идёт по улицам Симферополя так молоды! Так воодушевлены энергией толпы. И так уверенны в себе, что думы о предстоящем не посещают их горячие головы. Только «раз-два». И только «раз-два». И гром оркестра. И стук молодых сердец. И звон подковок о разгорячённый асфальт. Крепкое плечо товарища. Надёжность оружия прижатого к груди!
И знамя училища над головой генерала! И восторженный покорённый город. И слова Воинской Присяги: «…если же я нарушу эту священную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара Советского закона и презрение народа!…»
Я смотрю на пожелтевшую любительскую фотографию, где на фоне серого здания учебного корпуса стоят мои однокашники, курсанты первого курса Симферопольского высшего военно-политического строительного училища. 1967 год. Осень. И впереди целая жизнь. И мы все счастливы! Потому что эту жизнь мы выбрали сами … Я смотрю на фотографию. И уже 2011 год стучится в тёмное окно моей комнаты где светится экран ноутбука, и давно ждёт кровать. Я определённо знаю, что сегодня мне не уснуть…Потому что я пишу книгу о времени. О Нашем Времени. И нужно спешить — мои друзья, преодолев четыре десятка лет с надеждой смотрят на меня со старой любительской фотографии.