Товарищи, офицеры!

На поверку, в родные казармы!

Собирает сегодня, из точек, Страна.

Вы спешите душою и телом, наверно,

Свой доспех, одевая исправный,

Вам билет в Симферополь оформит она.

*****

Здесь Вы бросились в жизнь,

Одевая впервые курсанта погоны.

Вас трепала учёба и строгий режим.

Вы заявите: мы, этим всем, дорожим,

Мы друзей обнимаем, сжимая до стона,

Командиры, как совесть, нам снова нужны!

*****

Но… жестоко редеют ряды —

Вспоминаете всех поимённо и свято,

И бокальный салют — это памяти честь!

Вами люди, по службе, горды!

Вы верны: и Стране, и прочитанной клятве!

И гордится Страна: что… Вы есть!

(Кулецкий Николай Александрович)

… как и всем — писать мемуары …

И — веселите себя сами, и думайте мозгами:

Как гуляли, девками снились,

А на утро чисто брились,

Шили подшиву, чистили боты

И всегда шарились от работы;

Шара лечит, шара учит..

Нет погонов с желтым — круче,

Что при звездах и просвете…

Мальчик с шаром близко где-то;

Мы в июне стерли слюни,

Разбросав монеты плацем,

Стройным шагом жизни бросим

В мир военных славных братцев;

И девиз мы свой по жизни

Не забудем никогда:

«По всему земному шару

Мы прокатимся на шару!»

Кто достигнет звезд высоких,

Кто с дистанции сойдет,

Кто воспитывался соком,

Пьющим носа не утрет…

Эй! Россия, жди прихода!

Ты купец, а мы товар…

По всему земному шару

Катит мальчик черный шар.

Мы рассыплемся повсюду,

Чтоб собраться в «Кочерге» —

Леха, будешь? Вовчик, буду…

И погнали налегке…

Кто — то с нами не остался,

Кто ушёл… не навсегда…

Братства нашего, курсантов,

Не забудем никогда! —

Отслужил, да отоспался,

Чтоб опять прийти сюда…

Что же тянет, братья, други,

Словно лошадей к овсу?

Что тут думать?

Эти буквы: СВВ и ПСУ.

(Стеб в исполнении: Алексей Антипов, Алексей Богомолов,

Алексей Кулецкий. Владимир Пятак)

Так, обезьяны, построиться! И слушаем сюда! Значит, напоминаю…

(Иванченко Виктор Николаевич, старшина 23-й роты.)

Предисловие ротного.

О книге.

   Мне искренне приятно написать об Алексее Кулецком и его книге и потому с радостью откликнулся на предложение стать автором одного из вступительных слов к ней.

   На то есть как минимум две причины. Первая: я и есть тот самый «ротный», который периодически возникает в тексте. Во-вторых, что большая часть персонажей мне хорошо знакома и большинство из них продолжают оставаться добрыми друзьями.

   Так уж получилось в этой жизни, что пришлось мне долгое время быть, точнее иметь честь, командовать славной 23-й ротой Симферопольского ВВПСУ, одним из курсантов которой был тогда Алексей. Это были трудные для страны и для нас времена, когда жизнь пыталась переломать каждого из нас «через колено». Сейчас их называют «лихие девяностые», тогда это был сплошной бардак. Те, кто выдержал — закалился, те, кто закалился — состоялись. Путь даже и не на военной стезе. Недаром именно множество выпускников этого времени столь успешны в своих делах, где бы они не трудились.

   Алексей нашел себя в профессии и творчестве. Счастливое сочетание. В принципе, для меня в этом нет ничего удивительного. И эта книга тому лучшая иллюстрация.

   Собственно, обо всем этом и рассказывает книга, которая, по сути, является сборником воспоминаний, но не разношерстных, а написанных с целью передать воспоминания, умело соединив период становления, военную карьеру и внезапное изменение в жизни с уходом на жизнь гражданскую, где предстояло состояться еще раз.

   В тексте привлекает редкое чутье на детали, тонкий, свойственный высокому интеллекту юмор и точность в деталях. Когда стал читать, быстро увлекся, а через четверть часа понял, что не могу оторваться. Почему? Ответить не сложно.

   Во-первых, ее легко читать. Я всегда восхищался игрой слов, с помощью  которых он воссоздает свои воспоминания. Читая книгу, ты действительно находишься в не самом далеком прошлом из которого сам когда-то вышел в жизнь. Сильные ощущения, которая способна подарить отнюдь не каждая книга и на которые способен только автор, прошедший через них.

   Во-вторых, мне нравится герой всей этой истории. Это сам Алексей, которого как будто нет в тексте, который не выпячивается, который ставит себя в ситуацию, а не переписывает ситуацию под себя и который умело включает нас в свой рассказ.

   Здесь есть место и хорошему, и плохому. Есть мужество, и дружба. Я говорю о том периоде жизни автора, когда он и сотня таких как он, «попались» в мои руки. Они были тогда еще дети. Самые что ни есть настоящие дети, которым не чужды эмоции, жажда приключений, и вера в то, отчего в этот период всеобщего государственного предательства отмахнулись многие из их начальников. С ними было одновременно легко и сложно. Но однозначно все было честно.

   В-третьих, эта книга завораживает своей историей. Настолько я проникся тем, как Алексей воссоздал ее. С ее виражами, поворотами, плохим и хорошим.

   Хотя авторский текст нередко вызывает улыбку, это, одновременно, жесткая книга. Потому что в ней правда о том, что ничего не бывает просто так. За достижениями стоят испытания, а жизненный путь, это немецкий автобан, а, скорее, армейская полоса препятствий с множеством неизвестных.

   В тоже время это сильная книга. Про дружбу, про верность друзей, про мужество и любовь к ближнему. Это история для тех, кто стоит перед важным шагом выбора жизненного пути и которая говорит: «Не бойтесь внезапных перемен, бойтесь существования ради выживания!».

   В этой книге есть над чем задуматься. И я надеюсь, что вы сможете увидеть в ней то, что увидел я.

   С.В. Ченнык («Ротный»)

   Военный журналист

   Подполковник.

Об Училище.

   Симферопольское Высшее Военно-политическое Строительное Училище, СВВПСУ… Училище… Кстати, написание слова Училище с заглавной буквы — не ошибка и не опечатка, это дань уважения нашему ВВУЗу. Его судьба неразрывно связана с историей Советских Вооруженных Сил, многими страницами их героической летописи, победами, поражениями, успехами и неудачами. 3а время существования учебное заведение прошло трудный, но почетный и славный путь. До сих пор множество питомцев с гордостью произносят объединяющие всех слова: «Я — Симферополец!».

   Для них это не просто словосочетание, обозначающее принадлежность к какому-то определенному географическому пункту. Это своеобразный пароль многотысячного корпоративного братства, объединяющего в своих рядах всех, кто учился, служил, работал в Училище: офицеров, прапорщиков, курсантов, солдат, рабочих и служащих. Им и посвящается эта книга: тем, кто с нами, и тем, кто уже навечно покинул наш строй. Напоминаю: для выпускников Симферопольского ВВПСУ слово «Симферополец» означает не принадлежность к жителям города Симферополя, а принадлежность к группе людей, объединенной отношением к данному военно-учебному заведению. Это имеет под собой основу, идущую из глубокой старины и не нами придуманную. Мы лишь унаследовали ее. По традиции Российской армии курсанты военных училищ Советской Армии и ВМФ называли себя по первому слову наименования Училища. В частности, курсанты Новосибирского ВВПОУ — «новосибирцы», Свердловского ВВПТАУ — «Свердловцы», Голицынского ВВППУ — «Голицынцы» и т.д. А мы, соотвествственно, — «Симферопольцы».

   У Училища красивая судьба. Оно росло и мужало вместе со становлением и развитием нашей, тогда еще Великой, страны и ее армии. Его слава ковалась на полях сражений «Холодной войны», в создании и совершенствовании ракетного щита, создании уникальных военных объектов, военно-морских баз, ядерных полигонов, космодромов и аэродромов. Байконур, Капустин Яр, Плесецк, — немалая доля успешного решения задач по их созданию принадлежит симферопольцам. Выпускники Училища участвовали в создании Байкало-Амурской магистрали, водили колонны на серпантинах Афганистана, глушили ядерный пожар Чернобыля, а уже после развала СССР участвовали во всех локальных войнах, в том числе, к сожалению, и на противоборствующих сторонах. Но это тоже наша история и нам нельзя стыдливо прятать глаза или отворачиваться от нее. Все, кого судьба связала с Училищем, гордятся, что тысячи воспитанников награждены орденами и медалями СССР, Российской Федерации, Украины, Белоруссии, Казахстана и других государств. В числе генералов как минимум четырех стран СНГ (России, Украины, Белоруссии и Казахстана) — выпускники Симферопольского ВВПСУ.    

   Мы не будем называть их поименно, хотя бы потому, что единственный, кто имеет право быть выделенным из нашего строя, это наши учителя: педагоги и командиры. Для них мы всегда младшие, пусть даже и превзошли их в званиях и должностях. В конце концов, наша карьера — это их заслуга. Зайдя на страницы сайт, бывшие воспитанники вспомнят свою молодость, своих друзей и своих наставников. Для современных молодых людей, прежде всего наших наследников, детей, внуков, многие из которых уже по семейным традициям тоже стали офицерами, издание станет хорошим учебником жизненного опыта, боевых и трудовых традиций и своего рода путеводителем по выбранной ими нелегкой, но почетной и ответственной профессии. Надеюсь, многих порадует возможность размещения своей фотографии на одной из страниц данной книги — это позволит превратить книгу в семейную реликвию, передаваемую из поколения в поколение, сохраняя память об Училище в сердцах и душах наших потомков.

   Прошло более 20 лет, как нет нашего Училища. Правда, в Симферополе этот комплекс зданий, занимающий, без преувеличения, целый микрорайон города, до сих пор по старинке называют «военное училище», хотя те дни, когда на улицах столицы Крыма можно было встретить подтянутых ребят в военной форме, черными погонами с желтым кантом и буквой «К» на плечах, помнят уже не все. Иногда кажется, что улицы современного Симферополя опустели и стали скучнее, потеряв этих, без сомнения украшавших их, молодых веселых жизнерадостных парней. Да что там люди, сегодня окружающие бывшую училищную ограду улицы, так когда-то блиставшие чистотой и ухоженностью, а ныне грязные и грустные, уже ничем не напоминают прошлое.

   Что делать, время идет, все меняется и не нам судить — в лучшую или худшую сторону. Нас уже нет в том виде, каком мы привыкли быть. Мы выполнили свой долг и ушли вместе со страной, став ее последними солдатами. Многочисленные новые «родины» по-разному относятся к нам и памяти о нас. Кому-то очень хочется показать офицера-политработника этаким порождением чекистских времен, который только и видит, как набрать компромат на своего командира. Это ложь, составлявшая часть кампании по ликвидации сверхдержавы путем «размывания» идеологии. Еще чаще в политработниках видят едва ли не апологетов коммунистической идеологии, адептов учения марксизма-ленинизма, сторожевых псов великой империи. В этом сравнении есть своя доля правды. Хотя все не так просто…

   Спорить бесполезно, и, наверное, не имеет смысла. Но мы то знаем, что почти для 15 тысяч человек оно имеет совершенно иной, как сейчас стало модно говорить, сакральный смысл. Когда-то, многие из нас, собравшиеся из всех союзных республик великой страны, говорившие на разных языках, но объединенные стремлением служить своей Родине, приходили сюда с единственной целью — стать курсантом Симферопольского ВВПСУ….

   За 28 лет существования ВВУЗа через казармы, учебные корпуса, учебные городки, полевой центр и полигоны Симферопольского ВВПСУ прошли тысячи курсантов, благодаря которым память жива. Она хранится в сердцах, в совести, в бессонных ночах, когда пытаешься понять: а все ли ты сделал, был ли прав и стоило ли что-то делать вообще? Более чем уверен, что все из нас задают себе именно эти вопросы и чаще всего не находят на них однозначного ответа.

   На этой Земле каждый по своему одинок, это мироустройство, но все-таки у нас есть нечто объединяющее. Для обывателя, особенно представителя нового поколения, слово «Симферополец» по своей сути значит не более, чем наименование жителя конкретного административного образования или географического пункта. Одни поступали сразу. Другим приходилось делать несколько попыток. Для всех было великим счастьем узнать, что, поступив, ты стал «одним среди многих», частью мощной военной машины.

   Училище обладало магией влюблять в себя, не только романтикой южного города, но и свойственной исключительно ему аурой, понять которую сможет лишь тот, кто прошел тернистым путем курсанта, на себе прочувствовав особенности замкнутого мужского коллектива, где не прощают ошибки, но всегда приходят на помощь в трудную минуту…
Все имеет свое начало и свой конец. Училище прошло и то, и другое, теперь пришло «время собирать камни». С закрытием не умерла память о нем и не канули в лету его многолетние традиции.

   История нашего Училища — это срез истории нашей страны, которую каждый из нас волен называть по-разному. Для одних это — Родина, Отечество — давшее образование, воспитавшее, наделившее путевкой в большую жизнь, позволившее состояться в самых невероятно тяжелых условиях «постсоветчины». Для других — друзья, круг общения. Молодость, беззаботность. Но для всех для нас- это часть биографии. В судьбе Училища тесно переплетены высокое и низкое, подвиг и предательство. Если мы не скажем об этом сейчас, то, наверное, не скажем об этом уже никогда — кто знает, сколько отведено времени, когда последний из нас уйдет в мир иной, унеся с собой осколки памяти. 

   А пока славная история нашего Училища продолжается и имеет большое как познавательное, так и воспитательное значение. Волею судьбы именно мне довелось описать судьбу Училища на страницах книги «Мы — Симферопольцы! Исторический очерк Симферопольского ВВПСУ. 1967-1995 гг.». Не собираюсь дублировать однажды сказанное мной, тем более, что на многие волнующие меня и других вопросы я уже ответил. Прочитав, написанное здесь, его бывшие воспитанники вспомнят свою молодость, своих друзей и наставников. Для современных молодых людей, прежде всего наших наследников, детей, внуков, многие из которых уже по семейным традициям тоже стали офицерами, это станет хорошим учебником жизненного опыта, боевых и трудовых традиций и своего рода путеводителем по выбранной ими нелегкой, но почетной и ответственной профессии.

   Эта книга — всего лишь попытка сохранить память о маленьком коллективе, членом которого мне довелось иметь честь быть долгих быстро пролетевших четыре года, а сам проект «СВВПСУ — Ю» предназначен прежде всего для сохранения памяти о нашей Alma Mater, для использования ее опыта, ее истории в деле воспитания будущих поколений: наших детей, внуков и, увы, уже и правнуков. Хотя бы для того, чтобы они никогда не повторяли наших ошибок….

С уважением, командир 23-й роты курсантов,
Ченнык Сергей Викторович, 
подполковник, выпуск 1979 г.,12 рота, 3 взвод. 

Еще одно предисловие, чисто символическое.

Хоть я уже избыл мой жребий,

хотя ослаб умом и статью,

мне до сих пор журавль в небе

милей, чем утка под кроватью.

(Игорь Губерман)

   Время не щадит никого и ничего. А еще оно — идет, скачет и летит. Не угонишься за ним, как ни пытайся. И чем дальше оно улетает от каких-либо событий, тем труднее их потом «выковыривать» из-под образовавшегося «культурного слоя» памяти о позднейших событиях. Так и здесь — взялся вдруг ни с того, ни с сего, спустя почти двадцать пять лет со дня выпуска, вспоминать училищные годы, когда все нормальные люди уже потихоньку выходят на пенсию, набрав двадцать и более «календарей», постепенно начиная впадать в маразм (шутка). Училище — не самая длинная, всего каких-то четыре года в самом начале 90-х годов, но, несомненно — одна из ярких страниц жизни, которая не сотрется и не забудется никогда. Все равно ростки воспоминаний будут пробиваться «сквозь асфальт», периодически напоминая о себе.

   Пусть мутные времена последних лет Советского Союза, последующего развала и слабых потуг в первые постсоветские годы хоть как-то организовать деятельность остатков когда-то могучего организма, не оставили места для содержательной учебы и великих дел. Несмотря на все усилия, Училищное сердце билось все слабее. Мы учились скорее уже по инерции. И все равно — это было незабываемое время. Переход из одного уклада жизни в другой, из одной страны в другую, от веселой и безмозглой юности к взрослой жизни, со всеми ее прелестями. Хотя пожалуй нет… я не совсем прав насчет дел… Кровавая мясорубка Северного Кавказа середины девяностых — начала двухтысячных, в которую швырнуло многих выпускников — лейтенантов 94 года и не только симферопольцев, вдоволь хлебнувших тягот и лишений — дело, из которого далеко не все вышли живыми. Но это уже — жизнь после Училища, а пока…

   Курсант первого курса — вчерашний мальчишка из числа «гражданской молодежи», нежданно — негаданно оторвавшийся от родительской опеки… Курсант четвертого — уже заслуженный «ветеран», почти сформировавшийся офицер… Так могли написать в какой-нибудь газете, типа окружной многотиражки. А в жизни… Лейтенант — уже готовый офицер? Да я вас умоляю! Может быть тот, кто поступал из войск и уже имел представление о службе, скорее — да. Лейтенант из числа поступавших с «гражданки» — это личинка офицера, которым он становится с получением третьей маленькой звездочки, набив шишек, вдоволь потоптавшись по граблям и зарабатывающий уважение к себе через бессонные ночи, синяки и шишки, сутки напролет на службе, без выходных и проходных. Как говорил Александр Покровский в своем, просто убойном с точки зрения юмора, сборнике «Расстрелять!», — «Лейтенант — это моллюск без раковины и, либо он погибает, либо она у него отрастает и он выживает». Точнее не скажешь. Прав на все сто, как говорится. Несмотря на какую-то его патологическую неприязнь к политработникам. Ну да Бог с ним, в конце концов, каждый человек имеет право на свое мнение.

   Вот тогда он, наконец, взрослеет, воспитываясь старшими сослуживцами и, если не увольняется в запас, разочаровавшись в службе, и плюнув на все свои амбиции насчет грядущего высокого воинского звания и служебного положения, то уже становится офицером. Плох тот лейтенант, который не мечтает стать старшим лейтенантом, старший лейтенант — капитаном, капитан — майором… ну и так далее. О генеральском звании уже почти не думаешь. Своеобразная переоценка ценностей.

   Служба это школа и школа достаточно жесткая и временами — жестокая. Никто слез и соплей Вам вытирать не станет. Старшие сослуживцы — в том числе. Потом, постоянно делая выводы, он будет постепенно «подниматься», а спустя годы — с улыбкой вспоминать безумное количество совершенных на «ровном месте» ошибок и наломанных дров и говорить, какой же он был молодой дурак. У него «отрастают зубы» и он «в масть» отвечает на любые, порой довольно жесткие шуточки сослуживцев и вполне может «вывернуть матку наизнанку» за какие либо упущения своим подчиненным.

   А пока… Пока — это всего лишь переход от жизни несамостоятельной, к полному покиданию «родного гнезда» после распределения. Вот уж где поражаешься величине нашей страны! Иногда распределяемый выходил из класса, где восседал «покупатель», с округлившимися глазами, со словами — «Ну, бл.ть, занесло!» После чего, найдя карту СССР и полазив по ней минут пятнадцать, отыскивая там ближайшие окрестности своего будущего места службы, найдя и ткнув туда пальцем, примерно в метре от Крыма, тянул с придурковато — задумчиво — восторженным видом — «Ё-о-о-о-пта… Это здесь?!» А мест для начала взрослой жизни и количество шансов проявить себя, на просторах нашей страны — великое множество.

   Как бы то ни было, насчет офицерской личинки — это всего лишь мое мнение. Возможно, кто-то «вот прямо сразу» и родился полководцем, готовым своим волевым усилием и «слабым манием руки», двигать миллионные массы войск на тысячи километров, осуществляя стратегические прорывы вглубь вражеской территории, но это редкое, если не сказать — редчайшее исключение из правил. Конечно, изначально пришедшие в Училище из войск, отслужив какое-то время, оказались более подготовленными к взрослой жизни, в силу того, что уже были знакомы с войсковым укладом, но молодость — это прекрасная и веселая пора приобретения первичного самостоятельного жизненного опыта, через периодическое «получение по чайнику».

   Училище у каждого — свое. Сто с лишним молодых, здоровых крепких парней, практически мужиков, живут в одном помещении. Сто с лишним разных характеров, воспитаний, уровней знаний, интеллекта и прочего. Взаимная притирка и борьба за место под Солнцем. Не всем места под ним хватает в равной мере. Кто-то авторитетен, кто-то уважаем, а кто-то постоянно на побегушках и служит затычкой в каждой дырке, в конце концов, сходя с дистанции. Как ни крути — это жизнь. Тот единственный сперматозоид, который подарил нам когда-то жизнь — тоже, оказался впереди всех. И сильнее всех. Естественный отбор в действии. Выживает в данном случае не всегда сильнейший, а тот, кто приспособился к среде обитания.

   Так же и потом, после окончания. Жизнь — это безжалостная лотерея и складывается совершенно по-разному. Кому-то и вспомнить нечего, кто-то совершенно потерял человеческий облик, превратившись в маргинальную личность, как правило «сев на стакан», ну а кто-то достиг больших высот, пройдя через всевозможные переделки, в том числе и те, из которых не все выходят живыми. Поэтому, если кто-то, читая эти строки, написанные может быть, немного сумбурно, вдруг вспомнит что-то из «своего» Училища — значит написано это не зря и что-то все же в душе, незнакомой и далекой, затронуло.

   А кто-то наверное, пробежав книгу глазами, скажет, пренебрежительно скривив губу — «Да что вы там учились… вот мы — вот это учились… вот у нас было и то, и то…» Не спорю, в более стабильное советское время было интереснее. Жизнь в Училище была. Она не только была — она кипела! Училище так же активно участвовало и в жизни города Симферополя. Хотя один мой знакомый, закончивший наше же Училище немного раньше и вполне себе реализовавшийся в жизни после Вооруженных Сил, как-то сказал в беседе за жизнь — » Ты знаешь, я не хотел бы учиться в ваше время…»

   Нам посчастливилось «зацепить» первым курсом Советскую Армию. Посчастливилось поучаствовать даже в двух парадах — на седьмое ноября 1990 года — в оцеплении, мы тогда еще были слишком малы и на девятое мая 1991 — го в качестве участников. Участвовали и в различных праздничных мероприятиях, проводившихся в театре на площади Ленина. Вы знаете, есть с чем сравнить! Жизнь была гораздо более насыщенной в плане событий и в плане культурной жизни, чем остальные училищные годы. Потом, пошло — поехало… Как сказал один мудрый человек — «Не дай Вам Бог, жить в эпоху перемен…» Нам повезло…

   Нам повезло поступить в то время, когда военнослужащие приходили в часть в гражданской одежде, потому что могли запросто избить, встретив в городе — просто за то, что военный. Мы пережили распад Великой страны. Причем — легли спать в одной стране, а проснулись уже в другой. И как никто никого не пристрелил в первое время, когда по роте катались пустые бутылки, а в оружейке было полно оружия — удивляюсь до сих пор. Прийдя в войска после выпуска — мы получали зарплату раз в полгода и выживали исключительно за счет пайков. Наши близкие были с нами и никто не ныл, а тянул эту лямку… Что ни говори, есть, что вспомнить…

   Итак, друзья, отправимся в путь, через прожитые годы и снова постараемся окунуться в те незабываемые времена, когда многое было внове, когда мы были молодые и, что греха таить — дурные да несмышленые. Я постарался расположить рассказанные истории по возможности, в хронологическом порядке, от КМБ и до выпуска. Несколько историй — уже после, но с нашими главными героями.

   Как родилась идея с этой книгой? У меня уже было несколько готовых рассказов об училищной жизни. Затем вспомнили о предстоящей дате — 25 лет со дня выпуска. Предложил коллегам написать по паре рассказов о каких-то памятных событиях и объединить из потом в сборник. К сожалению, откликнулись немногие. Но я не могу и не собираюсь никого ни за что осуждать. Тягомотина повседневной жизни затягивает и, не исключаю, не всегда есть время и просто желание. Тем не менее — огромное спасибо тем, кто принял участие в ее создании. Фотографиями из личных архивов, присланными историями, все равно.

   Остальное пришлось доделывать самому — во-первых, что называется, затянуло и поперло. Во-вторых, некоторых из участников тех событий уже к сожалению, нет с нами и это шанс вспомнить их еще и еще раз. А в-третьих — все же приближается «серебряный юбилей», в честь которого можно было бы сделать то, что еще никто не делал. Книга — это вариант. Может быть, какие-то детали и разойдутся с теми, что помните вы, друзья. Но… а я ведь просил «чиркнуть»! В таком случае — прошу меня простить — времени прошло уже двадцать пять (!) лет. А все — как будто вот мы… КПП, плац, караулки, столовая…

   Если вам станет любопытно, зайдите на досуге еще сюда: samlib.ru/k/kuleckij_a_n А теперь — вперед!

Парни, давайте вспомним это время!

Кулецкий Алексей Николаевич

майор, выпуск 1994 г., 23 рота 3 взвод.

Я все еще помню…

Я, жизнь пройдя уже за половину,

Оставлю людям пару вещих строк:

Кто ищет, тот всегда найдёт причину,

Из-за которой ничего найти не смог.

(Борис Рацер)

   Если летним солнечным утром выйти из троллейбуса, едущего из Симферополя, или из Алушты в селе Перевальном, возле кольца, где конечная остановка троллейбуса N1 Симферополь — Перевальное, то нужно пройти немного назад, возле мостика через Малиновый ручей, хорошая грунтовая дорога будет уходить влево. Можно конечно, приехать и в другое время, но летом — здесь особенная красота! Теперь — по ней, никуда не сворачивая, вдоль частных домов, откуда как в пословице о том, как хорошо в краю родном, до Вас донесутся специфические сельские запахи, а лично Вы будете облаяны сидящими за забором на цепях мохнатыми существами.

   Ручей какое-то время будет журчать параллельно дороге, потом уйдет вправо. Там не пройти — дома. Иногда навстречу проедет какая-нибудь машина, погрузив Вас в облако пыли. Дорога постепенно поднимается вверх. Вот уже и затихли звуки живущей своей повседневной жизнью трассы. Дома и дворы стали чуть реже. Идти от трассы нужно минут тридцать. Тишина. Воздух неподвижен и настолько густ, собрав все запахи, от запаха самого обычного навоза, до запаха цветущей белой акации — и кажется, можно размешивать и есть его ложкой. Дремотная обстановка не нарушается ничем, разве что нет-нет, да прокукарекает во дворе петух, или заблеет где-нибудь в сарае коза. А может быть — чей-то пес из-за забора выскажет Вам все, что о вас думает своей собачьей головой. Да еще — жужжит вовсю в воздухе какая-то летающая живность.

   Чувствуется, что поднимаешься в горы. Сквозь ветки иногда проглядывают приближающиеся отроги и небольшие хребты, заросшие лесом. Ручей где-то там, ниже и правее, справа показываются два дома, дорога становится положе. Показались вдали верхушки тополей. Дорога расширяется, впуская нас на большую поляну с пригорком, на котором стоит несколько домов. Заборы из штакетника. Так же тихо и дремотно. Никаких движений. Справа — несколько цветущих белых акаций. Сначала по ровному и никому гудению думаешь, что где-то вдалеке находится аэродром. Однако, подняв голову, понимаешь, что аэродром — вот он! Гудят пчелы, с утра прилетевшие на заправку. Деревья большие и старые, все в колючках и цветах, а пчел — просто тьма! Но — мы их не интересуем, у них есть дела и поважнее.

   Под акациями скамейки для посетителей. За сетчатым забором видны отрытые полевые укрепления и блиндажи. Чуть дальше — полоса препятствий и «разрушенный дом», покрытый копотью прошлогоднего «курса молодого бойца». Дорога упирается в белое небольшое здание и серые ворота со звездами. Это наш КПП. Слева от него — в сторону уходит бетонный забор, за ним дорога раздваивается, одна уходит наверх, другая идет налево — к полигону. Мы ее в свое время строили, точнее — готовили основание. Но — асфальт жив до сих пор. Вот это — качество!

*****

   Проходим через дверь. В сетчатом заборе с правой стороны, проход. Чуть поодаль видны сборно-щитовые казармы под шеренгой тополей. Перед нами заброшенный грушевый сад. Еще угадываются ряды деревьев. Корявые старые деревца ожесточенно борются за жизнь на залитой солнцем поляне. На ветках — как ни странно, груши, еще твердые, но вполне приличные на вкус. Но мы туда, к лагерю, сейчас не пойдем, а пойдем по дороге вверх и, увидев довольно широкую тропинку, нырнем в заросли и окажемся в хим. городке, среди стендов, посвященных воздействию боевых отравляющих веществ на организм человека. Оглянемся по сторонам и спустимся обратно на дорогу, чтобы не лазить по кустам, откуда к одежде будет цепляться всякая, покрытая крючками и шипами растительная дрянь.

   Дорога идет наверх, справа, за сетчатым забором мы увидим дощатые домики с летними классами, а за ними — палаточный лагерь, в котором непрекращающееся ни на минуту движение. Слева — небольшое поселение, из нескольких домов — Чайковское. Иногда оттуда вниз, или снизу — туда ходит дед, с огромным рыжим псом, безотрывно следующим за своим хозяином.

   От дороги отходит под прямым углом отворот вправо. Сквозь две шеренги большущих тополей, шумящих листвой в высоте, можно пройти мимо лагерного клуба к столовой и стадиону. Но — мы упорно лезем вверх. Начинает чувствоваться специфический запах. Мы приближаемся к подсобному хозяйству, проще говоря — к свинарнику. Там полновластный хозяин и непререкаемый авторитет старый старший прапорщик дядя Федор, по фамилии Касьян. Немного не доходя до ворот его владений, сворачиваем на тропинку, уходящую круто вверх на небольшую вершинку, на самой макушке которой расположился топографический городок.

   Посреди полянки расположился бетонный макет окружающей лагерь местности. А вот и он сам — маленькие ряды палаток и кубики зданий. Отсюда можно вдоволь полюбоваться роскошным видом на окружающий пейзаж. Если встать лицом к горам, налево — уходящие к Симферополю постепенно понижающиеся отроги Долгоруковской яйлы. Можно заметить красно-коричневый обрыв — там знаменитая на весь Крым и не только, Красная пещера, или — Кизил-коба. На ближнем отроге — белые квадраты на скалах — по ним стреляют из «Шилки», башня от которой стоит на небольшом холме, расположенном чуть левее, на другом краю достаточно широкой низины. Но сегодня она молчит. Сегодня вообще на полигоне тихо, даже удивительно. На этом же холме — вышка для наблюдения за стрельбищем и два давно мертвых вертолета, еще машущие на ветру своими лопастями.

   Поворачиваемся еще левее — можно увидеть городок Симферопольского военного объединенного училища — там готовят кадры для вооруженных сил наших «друзей» из Африки или стран Востока, обучая их в течение двух лет военному делу настоящим образом. Можно разглядеть небольшой квадратный водоем в бетонных берегах, автопарк, небольшой стадион, банно-прачечный комбинат с котельной, казармы, учебные корпуса и жилой городок, примыкающий к селу Перевальному.

   Солнце уже поднялось достаточно высоко и небо из голубого стало практически белым и горячим. Сквозь небольшую дымку видна громадина массива Чатыр — Даг, одной из самых высоких и красивых Крымских гор. Скалы стеной возвышаются над долиной, в конце концов резко взлетая метров на пятьсот вверх в виде гигантского трамплина, обрываясь на краю скальным «зубом» с ущельем за ним. Наверное к небу трамплин… кто знает…

   Продолжим любоваться видами и вертеться влево — под скалами, где-то внизу — Ангарский перевал и путь на Южный берег Крыма, в Алушту и далее — до Ялты. Еще левее — заросший лесом небольшой хребет, а за ним — другая громадина — массив Демерджи, постепенно снова переходящий в Долгоруковскую яйлу.

   Над лагерем — небольшой скальный гребень и маленькое ущелье, откуда тоже вытекает небольшой ручей. Прямо перед нами — крыша прямо из земли — подземный продовольственный склад, в котором можно снимать фильмы ужасов, сеновал и хоздвор. Налюбовавшись вдоволь, спустимся вниз. На свинарник не пойдем, дядя Федя нас не звал, а хрюшки не очень хорошие собеседники. Да и запах опять же…

   Дорога, по которой мы пришли, упирается в малопонятный КПП, за стеклом которого постоянно сидит какая-то неразговорчивая личность в фуражке с красным кантом. Ну да Бог с ним, пусть себе сидит. Мы его не трогаем. У нас есть здесь дело поважнее. Мы на перекрестке. Асфальтовая дорога, упершись в КПП, крестообразно расходится — поворачивает к свинарнику и топографическому городку, а вправо вниз отходит грунтовый поворот, от которого уходит засыпанная гравием дорожка к генеральскому домику. Дальше — небольшой луг и хлоратор. Во дворе домика — достаточно сильный родник с холодной и потрясающе вкусной водой. Пьем! Пьем до тех пор, пока не начнет болеть лоб от холода и вода не станет булькать в животе. Хочется подставить под струю все лицо и пить, набирая ее полным ртом. Ничто не сравнится по вкусу с водой горного родника. Огромными глотками… Поливаем всю голову и снова сделаем глоток на прощание.

   Грунтовка переходит в разбитый асфальт. Справа на небольшом склоне — здание учебных классов. Чуть ниже — офицерское общежитие, где на время лагерного сбора обитает наш командный состав. Перед общежитием — большая, но уже полузасохшая груша. Плоды на ней — маленькие, красные и очень сладкие. До сих пор… Идем дальше, Вот здание клуба — простой железный ангар с кирпичным парадным входом. И опять — дорога к столовой и стадиону со спортивным городком.

   Под заросшим амелой деревом, на скамейке любит отдыхать от дел ратных, наш батяня — комбат, попутно глядя строгим оком за передвижениями подчиненного личного состава. Отсюда хороший вид и на лагерь и на плац, где «умирают» на строевой подготовке под Крымским Солнцем первокурсники. Пройдем вдоль шеренги тополей. Вот рукомойник с хлорированной водой и столовая — у пятого батальона — большой крытый ангар и полуоткрытая, своего рода большая веранда, где принимал пищу батальон четвертый. Послушаем эхо и выйдем по лесенке снова на дорогу.

   Чуточку пройдем дальше, на столовский хоздвор, посмотрим на котлы и навес для хранения дров… и повернем обратно. Еда, приготовленная на живом огне полевой кухни, на свежем воздухе в горах — божественна! Теперь уже слева — плац с трибуной. Стелы с агитационными плакатами и строевыми приемами. Сразу за плацем — спортивный городок с турниками и футбольным полем. Дорожка поворачивает налево, к лагерю. Постоим… осмотримся…

*****

   Подойдем к небольшому, крытому колодцу, наберем в ладошку прозрачной, холодной и чистой воды, омоем лицо, пригубим… вкусно! Так же вкусно, как и там, выше, на роднике. Перед нами — прямоугольник палаточного городка, идущий под уклон. Шесть рядов по десять и еще штук по пять, в конце каждого ряда — запасные, на них палаток нет, стоят одни основания. Девятнадцатая, двадцатая, двадцать первая, двадцать вторая, двадцать третья и двадцать четвертая роты… Наш курс… Давайте обойдем наш городок!

   Возле верхних палаток — грибки, под которыми на злом летнем Солнце томятся дневальные. Сразу за ними — палатки с хозяйственным инструментом — вениками, лопатами, граблями. Дорожки, засыпанные гравием и обложенные побеленными камешками, идут вниз, к ряду тополей и сборно — щитовым казармам, куда курсанты переходят, когда в горах начинаются холодные, осенние дожди. Справа от дорожки — кладовые для хранения имущества лагеря и личных вещей. Пятый ряд палаток — наша двадцать третья… девятая палатка — наше второе отделение третьего взвода… За рядом палаток двадцать четвертой роты — тоже учебные классы. В них, как и в других помещениях лагеря, первое время пахнет старым чердаком…

   Да… отсюда, из пятого ряда и девятой палатки, наше отделение в полном составе ушло в крутой коллективный самоход по местам туристической и боевой славы — на Партизанскую стоянку, под руководством нашего несравненного командира отделения — Володи Тихонова, без фонарей, в темноте ночного леса, под уханье и завывание ночной фауны. Отделение скрытно снялось с места, по одному дошли до места встречи и вышло на хорошую лесную дорогу, пройдя мимо большого туалета, вдоль русла ручья.

   Сходили удачно, дошли до кордона, переполошили собак, напугали сонного лесника, расписались в книге посетителей и, под утро, когда едва начал загораться рассвет, ушли обратно, в лагерь, к подъему. Весь оставшийся день правда, весь личный состав отделения открывал глаза сугубо вручную, но — никто ничего не узнал. Как-то, почти без сознания, дожили до вечерней поверки и, практически бездыханные, рухнули спать.

   Вот и сборно — щитовые казармы. За стеклами окон — ряды двухъярусных кроватей. Снова идем к палатками девятнадцатой роты. Под деревьями — кладовые для имущества четвертого батальона и, немного выше — двухэтажное здание — это наш штаб и, если еще чуть подняться по дорожке — снова наш колодец… мы замкнули круг. Дойдем до дороги, где мы уже были и повернем направо и вниз.

   Через лагерь течет ручеек от генеральского домика. В русле сделано несколько уступов — небольшие рукотворные водопадики. Мило и красиво. Вдоль ручейка, между палаточным городком и стадионом — асфальтовая дорога. Она идет от кладовых имущества четвертого батальона вверх. Мы идем вниз, наверху мы были. Вот — большой умывальник, но многим в нем умываться не хотелось и самые чистюли предпочитали бегать на Малиновый ручей, тоже текущий рядом с лагерем, где в тишине, нарушаемой лишь шумом леса, умываться чистейшей водой, не толкаясь со спешащими и матерящимися братьями по оружию. Еще ниже, отдельно от лагеря — общий туалет, к которому ночью идти просто страшно. В котором, если верить легендам, утонуло немало штык-ножей. Нет, туда мы не пойдем. Туалет, как туалет, со всеми своими атрибутами.

   По грунтовой дорожке выходим снова к сборно — щитовым казармам и поворачиваем через заброшенный сад к КПП все, мы замкнули круг… Как будто снова мы прошли наш «Курс молодого бойца». Я все еще это помню… И все еще снится…

Осторожно, танки!

Готов теперь, пройдя пути крутые

Я поделиться выводом таким —

Счастлив не тот, кому завидуют другие,

А тот, кто может не завидовать другим!

(Леонид Авербух)

   Экзамены сданы. Малоуправляемое стадо абитуриентов, впервые в Училищной истории сдававшее экзамены в пункте постоянной дислокации, плавно и как-то незаметно превратилось в воинские подразделения. А именно — в четвертый и пятый батальоны курсантов — первокурсников, одетых пока, как партизаны — в обмундирование, бывшее в употреблении, кто во что. И сидела эта форма на тебе еще — как седло на корове, но… Изменился и уклад повседневной жизни. Голоса командиров стали жестче.

   Хотя… испробовать власть старшины, нашего несравненного Виктора Николаевича Иванченко, довелось уже во время собственно абитуры. А дело было так: решили мы как-то испить чаю. Смастерили из двух лезвий и четырех спичек кипятильник и забодяжили себе литровую банку чудно пахнущего темно-коричневого напитка. Распили его прямо из банки, пустив ее по кругу. По-братски. Хорошо… На тумбочке Бори Змерзлого остались два использованных «утопленника» от азербайджанского чая, с которых сочилась вода. Боря, взяв их двумя пальцами, повертел в руках, сложил вдвое и, не найдя лучшего варианта, со словами — «Летите, друзья!» — выкинул в открытое окно… Внизу послышался чей-то дружный хохот.

   Не прошло и пары минут, как дверь помещения роты с грохотом открылась. Послышался крик старшины — «Вы тут что, ох.ели!?» Затем так же, с грохотом, от пинка ногой, открылась дверь и комнаты нашего отделения. На пороге стоял старшина с фуражкой в руке — «А ну-ка подъем, жертвы х.евы!» Сравнительно недавно пришедший из войск, он не особенно был склонен к сентиментальности, от того и не особо церемонился в обращении с нами. Абитуриенты нехотя встали с кроватей. «Нехер разлеживаться, пора и пользу принести!» — изрек Виктор Николаевич, после чего, пару часов, отделение в полном составе, выносило в пластмассовой бочке разбитые гипсовые блоки на мусорник у столовой, все вымазавшись в белой пыли. Руководил всем старшина, размахивая своей фуражкой, на которой, почти посередине, медленно высыхал мокрый квадратик…

   Расслабленность, свойственная всем абитуриентам, сменилась напряженными буднями первокурсников. А форма… А что форма… Хоть и старая, но уже надетая совершенно по праву. Твоя форма! Ты шел к этому довольно долго. И получилось это у тебя не с первого, а со второго захода. В прошлый раз ты форму уже надевал. Заранее. Не поступил. И пошел, залитый соплями по дороге в направлении трассы. Но — это тогда, в восемьдесят девятом. А теперь — ты уже курсант! А брюхе ползать лучше в старом, чем убивать новое.

   Попутно получалось обмундирование новое. Иногда тот или иной курсант, взглянув на дату изготовления своего хэ-бэ, удивленно вскидывал брови — обмундирование было гораздо старше своего нынешнего обладателя. Обмундирование подгонялось, а затем сдавалось на хранение в ротную кладовую, в простонародье — каптерку. Учились мотать портянки. В помещении роты царила суета нового подразделения, постепенно обживающегося в казарме.

   Оба батальона первого курса впервые выбежали на зарядку по «форме — раз», под восторженные взгляды старших курсов. Духи бегут! А мы все такие, манерные, в галифе и новых сапогах! Ну, вешайтесь, чуваки! Многие с непривычки довольно сильно разбили себе ноги новыми сапогами. А что вы хотели от вчерашних гражданских доходяг, привыкших к куда более мягкой обуви! Теперь — поднапрягитесь! С непривычки все время хотелось есть. Не просто есть, а — жрать. Все, что можно разжевать и переварить! Как саранча! С неподалеку расположенного мясокомбината периодически налетало облако с весьма специфическим ароматом. У особо впечатлительных немедленно портился аппетит. Но — ничего, это в конце концов, не смертельно, понемногу всякие мелкие временные неудобства были преодолены.

   А раз такое дело, то настала пора вам, ребятки пройти начальную военную подготовку в славном селе Перевальном, в полевом лагере нашего славного Училища. Короче говоря, в один прекрасный день, на училищный плац въехало некоторое количество тентованных машин из батальона обеспечения, курс погрузился в них и, со всеми своими пожитками убыл в горную местность полевого лагеря, для весьма содержательного времяпрепровождения. Это потом мы оценим всю красоту Крымских гор и места, в котором провели два месяца, а пока — нам было совершенно не до этого.

   Оба батальона солнечным днем начала сентября, выгрузились посреди пока еще пустынного и молчаливого лагеря. Теперь нужно было эту полузаброшенную и одичавшую за зиму территорию превратить в образец порядка и организованности. А пока — нужно получить на складе палатки, пахнущие погребом, зашить дыры, поправить кое-где покосившиеся основания, оборудовать спальные места, навести порядок в столовой и учебных классах.

   На остальной же территории что называется — конь не валялся. Точнее — кони, жившие в отдельных апартаментах на территории свинарника, гуляли как хотели и где хотели, их очень любил комбат четвертого батальона, он же — начальник лагерного сбора, старый полковник Осипенко, это дополнительно придавало им ореол неприкасаемости. А вот порядка на ней не было никакого. Предстояло везде подрубить, выщипать, побелить, подсыпать и граблями причесать… Работы для всех хватало с избытком. Что же… в путь!

*****

   Курс молодого бойца поздним летом и ранней осенью 1990 года шел своим чередом. Солнце палило неимоверно. Четвертый и пятый батальоны первого курса, корячась на злом крымском Солнце, учились военному делу настоящим образом. «Аборигены» — первокурсники вникали в поражающие факторы ядерного взрыва и учились падать в любое укрытие по команде «Вспышка справа!» или слева, или с фронта… в общем — с любой стороны мы учились ждать пакости от наших друзей из блока НАТО. Наш товарищ Арсен чуть было не сжег себя заживо, пытаясь смахнуть горящий напалм с общевойскового защитного комплекта. Ну не смахивается он! Он — размазывается! И горящий тоже — размазывается! Но — обошлось, даже без ожогов, спасибо опытному подполковнику — химику, заботливо укутавшему Арсения обычным одеялом, тем самым перекрыв огню доступ воздуха.

   На занятиях по военно — инженерному делу учились отрывать окопы, для начала — для стрельбы стоя. Копать окопы в горной местности под выкрики — «Эй, кто там жопу свою выставил?!» — удовольствие просто отменное, незабываемое и несравнимое ни с чем! С ним может конкурировать, но лишь отчасти — копание окопа на пляже… в гальке… Водяные мозоли, сорванные пару — тройку раз во время выкапывания и превратившиеся в кровяные, потом заживали достаточно долго. Преподаватель военно-инженерного дела, заслуженный подполковник — «афганец» Орлов, пошевелив усами и щелкнув секундомером, обошел нарытое нами. Осмотрев, цокнув языком и сокрушенно покачав головой, подвел итог — «Полная х.йня!», поставив всем по «четыре балла».

   На тактике — овладевали искусством переползания и коротких перебежек. Неподалеку что-то подобное отрабатывали курсанты Симферопольского Военного Объединенного училища имени Варшавского договора. Их командир периодически подавал условный сигнал и военнослужащие армий братских стран Африки и Ближнего Востока, постигающие военную науку в Советском Союзе, усердно бежали, преодолевая различные препятствия. Потом они падали, ползли и снова вставали и бежали к своей цели, выкрикивая что-то воинственное, на одном им понятном языке.

   Такая картина не могла укрыться от внимания первокурсников. Кто-то сказал — «Гля… обезьянки ползают!» Затем пошли фразы про бананы и жизнь на деревьях. Видавший жизнь, как она есть и Атлантиду, пока она не скрылась под водой полковник, побывавший за свою жизнь во многих «горячих точках», услышав комментарии зеленых первокурсников из числа «гражданской молодежи» насчет ползающих по стрельбищу с непонятными африканскими воинственными кличами негров из Объединенного училища, безжалостно их пресек.

   «Они все — участвовали в боевых действиях и неплохо умеют убивать… даже не стреляя…» — спокойно и авторитетно сказал он, — «К тому же этих «полпотовцев» ночью не видно них.я! Они в Африке у себя, своих пленных как-то раз у американцев отбивали — ночью просто перерезали нах.й всю их охрану, забрали своих и с ними ушли! А те идиоты — их просто ночью не видели! Хуле, темно и они черные все… Только глаза, сука, блестят! Так что будьте внимательны, когда будете ночью дневальными стоять! Сп.здить ведь могут ночью! Сраться в штаны потом при виде негра будете…» Надо ли думать — первое время служба неслась с удвоенной бдительностью, личный состав был удачно мотивирован.

*****

   В общем — программа обещала быть очень богатой на события, а ее гвоздем должен был стать полевой выход. Все гадали, пойдем ли мы на горное стрельбище или нет и уже постепенно начинали бояться. Упоминание топонима Колан-Баир вызывало тихую панику. Нет, на горное стрельбище мы не пошли. И в прошлом году туда никто не ходил. А пошли мы на полигон. Ну а чтобы нам жизнь медом в тот момент не показалась и мы не расслабились — учебные места были разнесены километра на полтора — два друг от друга. Передвижение между ними нашими заботливыми начальниками, было организовано исключительно бегом или ускоренным шагом, в гору, либо с горы — чтобы спать на занятиях хотелось не слишком сильно.

   Спать однако хотелось постоянно. Некоторые даже научились спать, что называется на бегу — на зарядку выходили с полузакрытыми глазами, оставляли бодрствовать лишь небольшую долю мозга, отвечающую за ориентацию в пространстве и так, с полуотключенным мозгом бежали, стараясь чувствовать локоть такого же сонного товарища.

   В наилучшем положении оказывались те, кто бежал в середине строя, зажатые с обеих сторон. Зарядка проходила при этом очень быстро. Проснулся — ты уже бежишь обратно. На занятиях, под крымским Солнышком и в сопровождении чарующей мелодии преподавательского голоса, верхние веки опускались сами собой, никого не спрашивая. Наука спать на занятиях постигалась тяжело, ценой внеочередных нарядов и просто банальных «люлей» от сослуживцев, методом проб и ошибок.

   В первый день выхода случилось выполнение упражнения учебных стрельб — стрельба одиночными и короткими очередями. Личный состав при отработке выполнения команд «К бою!» и «Оружие к осмотру!» тупил напропалую, доводя командира взвода капитана Гармидера и замполита роты старшего лейтенанта Кожевникова до белого каления. Едва стало хоть как-то получаться, последовала команда — «На огневой рубеж — шагом марш!». Отделение построилось в одну шеренгу с автоматами на плече, ожидая дальнейших команд.

   Отстрелялось первое отделение, наступил черед второго. Стрелянные гильзы были собраны и отнесены на пункт боепитания. «К бою!» — уже со злостью в голосе скомандовал замполит, отделение рассредоточилось по местам. «Заряжай!» — защелкали пристегиваемые магазины. «Курсант … к стрельбе готов!» — «Огонь!» Грохнули выстрелы, потом вдогонку еще. «Ты куда стреляешь?» — заорал замполит на одного из курсантов, — «Вон бл.ть, твоя мишень! Вот ее и вали!!! А это — его и ее нех.й трогать!!!», при этом от злобно ткнул пальцем сначала в сторону начавших снова появляться ростовых мишеней, а затем — в его соседа по огневому рубежу, курсанта из третьего отделения, Сереги. Командир роты, фиксировавший результаты, тихо усмехнулся.

   Прозвучали последние выстрелы, словно по цепочке проследовали доклады — «Курсант … стрельбу закончил!» — «Оружие к осмотру!» — скомандовал ротный. Курсанты, отстегнув магазины, приложили их к автоматам и отвели затворы, чтобы были видны внутренности оружия и замерли. «Осмотрено! Осмотрено! Осмотрено!» — раздавался щелчок отпускаемого затвора и чуть более тихий — контрольного спуска. «Тебе — хорошо, тебе — хорошо, тебе — хорошо!» — выставлял оценки замполит, — «А тебе — три! Что бля, окосел совсем?» — подвел он итог Серегиной стрельбы. Командир, а вот этому долбо.бу,» — он снова ткнул пальцем в отличившегося курсанта, — «Поставь пять!»

   Денёк был предельно насыщенным. Личный состав, с непривычки умаялся достаточно сильно. Когда же курс пришел, наконец, в лагерь сквозь «облака отравляющих веществ», то просто попадал вповалку на футбольном поле, срывая с себя противогазы, матерясь на чем свет стоит и выливая из них пот. Пара бывалых подполковников — химиков с заговорщицким видом ходила вокруг да около, при этом слюнявя пальцы и выставляя их высоко вверх. На них никто не обратил внимания, ну гуляют себе — пусть гуляют. Решили подполковники пропердеться — это ж естественно! Потом они исчезли, чтобы появиться со стороны склона, которым заканчивался спортивный городок. В руках они держали какой-то целлофановый пакет.

   «Ну и за.бись!» — удовлетворенно сказал один из них и, еще раз послюнявив палец, выставил его вверх, словно еще раз убеждаясь в чем-то. Потом полез в пакет, вытащил оттуда что-то продолговатое, поджег фитиль, попутно прикурил сигарету и бросил в направлении футбольного поля. Второй сделал то же самое. В конце концов, все содержимое пакета перекочевало к кромке футбольного поля, курясь жиденьким белым дымком и тихо шипя. Лежавшие «без задних ног» курсанты, оглянулись с видом — «нам похеру ваши взрывпакеты!» и отвернулись снова.

   Постепенно дым густел и, в конце концов, поле стало заволакивать густым белым туманом. Почувствовался слабый запах хлорки, который постепенно усиливался, пока не стал нестерпимым. Первыми зашевелились те, кто лежал поблизости от химиков. Потом пришло в движение все скопление курсантов. Раздалось коллективное — «ё. твою мать!» Кто-то заорал — «Бля! Газы в натуре!» Все полезли в сумки за противогазами.

   Тут стало ясно, кто служил, а кто — еще нет. «Заслуженные» применили армейскую смекалку и, перед марш — броском с полигона вставили в выдыхательные клапана противогазов проволочки, загнув их кружочком или просто спички, чтобы дышать на бегу было легче. «Чайникам» из числа гражданской молодежи сие новшество было еще неведомо, да и не положено по сроку службы, поэтому они, быстро напялив противогазы на головы, теперь с удовольствием наблюдали, как заслуженные и умудренные опытом армейцы, обливаясь слезами, слюнями и соплями, кашляя и матерясь, выковыривали из противогазов свои нехитрые придумки.

   «Ну вот и чудесно!» — сказал один из химиков. «Ну а хули вы хотели! Хлорпикрин!» — разведя руки в стороны в ответ на эмоциональные комментарии масс, ответил второй, после чего оба подполковника с довольным видом от удавшейся милой шалости, удалились восвояси. Курсанты, глядя им вслед сквозь стеклышки противогазных масок, еще долго вспоминали незлым тихим словом всю химию, отдельных представителей химических войск и белый дым, уже немного начинавший рассеиваться над футбольным полем.

*****

   Второй день выхода принес ориентирование на местности. А до этого — подъем в условиях максимально приближенных к боевым. Одно из отделений в соседней, двадцать четвертой роте, укомплектованное преимущественно армейцами, выгнав из палатки «гражданскую молодежь», решило не вставать на зарядку, а усердно продолжало делать вид, что спят мертвым сном. Пара взрывпакетов вместе с дымовой шашкой, заброшенные вовнутрь решили дело достаточно быстро — курсанты, затыкая уши и кашляя, повыпрыгивали в чем были из палатки не только со входа, но и с боков. «Доброе утро!» — доброжелательно поприветствовал их командир взвода — старый, заслуженный капитан Чистяков — «На зарядку пора!».

   Занимательный и интересный предмет — военная топография, я вам скажу. Эдакий военный туризм. Только вместо комфортного «Ермака», или анатомического рюкзака, у вас за спиной простецкий армейский вещмешок со скруткой из шинели, а на плечах — автомат, «лифчик», поддерживающий ремень на поясе, на котором у вас флага с водой, сумка с автоматными магазинами, штык-нож и пехотная лопатка. Не спецназовская экипировка конечно, но некоторое представление о тяготах и лишениях дает.

   Отделению нужно было сориентироваться на местности в установленное время и выйти в нужный район, где должен был сидеть преподаватель и фиксировать прохождение по маршруту. Старт дан, исходная точка осталась позади. Теперь мерим парами шагов расстояние от одного ориентира до другого. За эталон решили принять шаг Эдика Ищенко, простого парня, родом из Белорусского Гомеля. Раз, два, три… отделение хором считало пары шагов, чтобы не обсчитаться.

   Нашли нужный ориентир, пора переходить к следующему. Со следующим было как-то непонятно. Для того, чтобы его найти, нужно было немного покружить по полигону и прилегающей к нему дороге. Немного поспорили и выдвинулись. Время поджимало, поэтому двигались почти бегом. Солнце палило немилосердно. Старое хэ-бэ уже было мокрым насквозь и даже пилотки были мокрые почти до самого верха. Вслух пары шагов уже никто толком не считал, иногда кто-нибудь уточнял — «Народ, двести двадцать восемь или двести тридцать пять?» «Бля, вы чего, обсчитались?» — спросил командир отделения Володька Тихонов, только что назначенный на эту должность после ухода решившего отчислиться Сереги Соловьева. Решили остановиться на двухстах тридцати, для ровного счета.

   Пошли дальше. Дошли до маленького ставка в окружении тополей. Где-то здесь, на контрольной точке должен был сидеть преподаватель, который должен был фиксировать все наши перемещения и отправлять дальше. Преподавателя видно не было… Отделение посоветовалось и решило идти дальше, полагая видимо, что его не нашли потому что никто толком эти шаги не считал.

   «Нам видимо туда!» — ткнул пальцем в направлении придорожных кустов Рома. «Пошли», подхватил Володя и группа курсантов побежала в направлении предполагаемого ориентира. Бежать было метров сто, поэтому добрались быстро. В запале бега практически выбежали на трассу. Можно было немного перевести дух и заодно покумекать, где мог бы быть этот чертов ориентир в виде матерого преподавателя. «Ну что, мы судя по всему, пришли туда, куда надо, где этот подпол, черт бы его побрал!» — уже понемногу начинал горячиться, вытирая пот с лица уже и без того мокрой пилоткой Юра. «Тихон, ты нас ночью по горам водил без фонарей, и вообще — безних.я и все нормально, дошли, а тут — плутаем как… взад — вперед!» — с небольшим московским акцентом недовольно констатировал Димыч Музалевский, житель Сергиева Посада, тогда еще — Загорска.

   «Них.я не туда!» — уже начиная немного нервничать, сказал Володя, увидев, как шедший из Алушты в Симферополь троллейбус, водитель которого выпучил глаза, увидев выскочившую из кустов у обочины дороги живописную группу из десяти курсантов с автоматами наперевес, размахивающую руками с самым воинственным видом, и рассуждающую о чем-то своем, вильнул в сторону. Если бы не «рога» его троллейбуса, он наверняка бы попытался объехать это место более безопасным на его взгляд маршрутом. Спешившая следом куда-то по своим гражданским и сугубо мирным делам обшарпанная «Волга» резко тормознула, взвизгнув покрышками по раскаленному асфальту, а ее водитель от неожиданности, похоже даже начал креститься. «Где-то он должен там сидеть!» — ткнув пальцем в сторону ставка добавил Вовочка.

   Решили снова идти к ставку. Чутье подсказывало, что истину, вернее — подполковника, нужно искать где-то там. От дороги рванули к нему, уже ничего не считая и мало что соображая. Когда подбежали и вбежали вверх, к его берегу, начавшему зарастать камышом, то увидели ухмыляющегося подполковника, полусидящего — полулежащего под деревом с сигаретой в зубах в таком месте, в котором его не было видно с дороги. «Я вот за вами давно наблюдаю, как вы чуть было движение на трассе не остановили! И думаю — допрет ли до вас поближе к ставку подойти, или нет?» «Доперло!» — отозвался «кто-то из толпы». «Ну все» — сказал топограф, отметив что-то у себя в блокноте, — «Выдвигайтесь на исходную, только не про.битесь по дороге, я тут еще потерявшихся буду караулить».

   «Бегом марш!» — скомандовал Володя и счастливое отделение с чувством исполненного долга побежало к месту расположения роты, чтобы до прихода остальных, вытянув ноги, немного поваляться в траве, остудить горевшие в кирзовых сапогах ноги и хоть чуть-чуть прийти в себя перед марш-броском обратно в лагерь. Народ уже понемногу начал втягиваться в суровые боевые будни и перемещения стали даваться намного легче, чем до этого. Заряд бодрости, приданный накануне химиками, тоже внес свой вклад — противогазы всегда были наготове, уже безо всяких хитрых штучек, а взгляд — бешеным и решительным.

*****

   Наступил третий и последний день полевого выхода. Гвоздем программы должна была стать «обкатка танками.» До полигона добежали достаточно быстро, благо все уже втянулись в повседневную беготню. Ускоренным шагом прошли училищное стрельбище и стали подниматься к танковой части, базировавшейся километрах в полутора от него. Танкисты, в основном среднеазиатской внешности встретили курсантов доброжелательно, словами — «О! Духы приехалы!» Армейцы, слышавшие это, отвечали что называется в масть — «Сам ты дух, дятел нерусский!»

   Рота, перепрыгивая через распаханные танковыми гусеницами колеи грунтовых дорог, понемногу стала выдвигаться в направлении площадки, на которой производилась обкатка. До нее скакать было тоже километра два, не меньше. Наши отцы — командиры пошли на маленькую хитрость и с успехом компенсировали недостаток расстояния по прямой, перемещением непосредственно по колеям, повторяя каждый их изгиб.

   Наконец дошли до площадки. Посчитались, проверились. Вроде никто не потерялся. Наконец, чадя выхлопными трубами и лязгая гусеницами подтянулся танк, немного потертый Т-72, но весь такой боевой и обвешанный «шоколадками» активной брони. Люк в его передней части под башней был открыт и оттуда торчала ухмыляющаяся чумазая рожа механика — водителя. Судя по толстенному слою когда-то белого материала, пришитому к воротничку черными нитками, механ уже явно больше думал не о службе, а о том, как будет кушать плов, пить зеленый чай и курить кальян в дыму благовоний и тени цветущего урюка, в окружении танцующих «танец живота» восточных красавиц где-нибудь в своем ауле в сердце Средней Азии.

   Механ вальяжно подтянул свой танк к исходной позиции, первая партия курсантов — первокурсников выдвинулась к окопам. Окопов было четыре — три для стрельбы стоя и один — для стрельбы лежа. «Гражданская молодежь» попрыгала в «стоячие» окопы, один из армейцев, как более заслуженный — залег, ожидая появления «врага».

   В каждом окопе их ждала «граната» в виде обычного букового полена с приделанным к нему куском черенка от лопаты. По весу эта конструкция больше напоминала целую связку гранат, которой нужно было попасть в одно из уязвимых мест на «машине боевой». Надо ли говорить, что слабо подготовленные курсанты из числа гражданской молодежи, едва добрасывали эту конструкцию до танка, не говоря уж о попадании в уязвимые места. Иногда бывшая «гражданская молодежь» выскакивала из одного из окопов с воплем — «Какая сука обоссала окоп!?» Механик снисходительно ухмылялся, кружа по площадке. Армейцы кидали гораздо лучше, попадая сперва в лобовую часть, а потом — еще и вслед.

   К мероприятию решили подключиться и некоторые офицеры. Молодость вспомнить, так сказать. Командир первого взвода, обаятельный усатый и плечистый капитан, не так давно переведшийся в училище из войск, залег в окоп, подложив под бок обе «гранаты». Танк подполз на необходимое для его поражения расстояние, взводный от души размахнулся и «граната» полетела в цель. Да еще как полетела! Она летела практически горизонтально! Говоря военным языком — по настильной траектории. Если бы механ не пригнулся, то она снесла бы ему полголовы, но — обошлось, всего лишь слегка зацепила шлемофон, отчего наверняка у него весь оставшийся день шумело в голове. Затем «граната» ударила в откинутую крышку люка и провалилась вовнутрь, добавив ему по затылку.

   «Э — э — э — э!!! Билят!!!» — донеслось изнутри остановившегося танка, затем пошла несколько приглушенная «непереводимая игра местных идиоматических выражений», что-то вроде «Я твой дом труба шатал!» После чего «граната» вылетела наружу по красивой параболе, люк захлопнулся, из выхлопных труб вылетело черное облако солярной гари и танк взревев, и взбрыкнув носом, понесся по площадке, едва не придавив спускавшегося в окоп очередного курсанта. Курсант едва успел спрыгнуть, чтобы не быть размазанным по дорожке гусеницами сорокатонной махины. Навстречу бросить он ничего не успел, зато вслед полетели сразу две, вместе с угрозой «порвать чурке рыло на британский флаг».

   Офицеры быстро смекнули, что подобная развлекуха может кончиться весьма плачевно и с танкистом под прикрытием брони, в удаленном от посторонних глаз месте, была проведена небольшая воспитательная беседа о дружбе народов и мерах безопасности. Танкист, несмотря на то, что был наредкость «бронелобым», однако чувствуя нутром, чем может окончиться такая беседа для лица и области печени, спорить не стал, а значительно поумерил свой воинственный пыл. Дальнейшая «обкатка» прошла без эксцессов, никто так и не пострадал.

*****

   Выход, как и все хорошее на свете, закончился. На следующий день старый комбат, полковник Осипенко объявил, что приезжает Начальник Училища и необходимо готовиться к строевому смотру. Блин… опять ночь не спать! Вот больше делать нечего, как по одному бегать к единственному на всю роту наикрутейшему утюгу, с проводами навыворот, готовому в любой момент ударить током, чтобы попытаться погладить свою форму. И заметьте — один полуразваливающийся утюг на роту и — ничего! Никого не убило током, все были максимально осторожны. Ну… может быть пару человек и долбануло, не без этого, но обошлось. Во, были времена!

   Затем комбат добавил, что «Двадцать третья рота после завтра уё… ик… убывает в Симферополь… для несения службы в суточном наряде по Училищу». Комбат был зол и хром… Он любил повторять в минуты хорошего настроения — «Я хоть и кОлхозник, но я все-таки кОмбат!» Старый полковник очень любил, как и все крутые ковбои езду с ветерком, но удача накануне решила посмотреть в другую сторону… За день до этого он упал с лошади…

   Рота убывала в Симферополь для несения службы в наряде по Училищу. Точнее — в его некоторой части. Например — дежурство по учебным корпусам, или патруль по охране объектов. А так же — поддержания обширной территории в образцовом порядке. Караульную службу и службу на ключевых объектах, нес личный состав одной из рот, которая свой отпуск отгуляла в июле.

   Непривычные к круглосуточному несению службы курсанты из числа «гражданской молодежи» представляли собой, вероятно довольно комичное зрелище. Но — ничего не поделаешь, приходилось стараться изо всех сил. «Охрана объектов» — звучит зловеще. Мерзавцев, которые попытаются посягнуть на «объекты», нужно было обезвредить любой ценой. Поэтому первокурсники «бдили» изо всех сил. Как было сказано на инструктаже! Иногда можно было увидеть такую картину, когда два сонных «туловища», ранним утром, с закрытыми глазами и накрытые от утренней прохлады одним одеялом, брели по маршруту, стараясь «охранять».

О штык-ноже, туалете и «поехавшей крыше».

(Байка)

Плывет пловец в пучине грозной моря. Разбился в щепки ненадежный плот,

А он себе плывет, с волнами споря. Плывет и спорит, спорит и плывет.

Над ним горят бесстрастные Плеяды. Под ним ставрида ходит косяком,

А он, считай, шестые сутки кряду — Живет в открытом море босиком…

(Игорь Иртеньев)

   Всякий, кто бывал в Училищном лагере «Перевальное», помнит тот большой, мрачный туалет, который располагался в овраге, на окраине лагеря. В один теплый летний день тысяча девятьсот какого-то там давнего, «лохматого» года, только что поступивший и принявший Присягу на верность своей Родине — Союзу Советских Социалистических республик курсант, имени его, вследствие неизвестности, мы называть не станем, решил посетить по известной необходимости данное злачное место.

   Курсант был старателен, учился хорошо, когда спал на занятиях — не храпел и тем самым ближнего своего не будил, к тому же — усердно овладевал программой боевой и политической подготовки. В один из прекрасных дней, он заступил для несения службы в суточном наряде дневальным по роте. Получив в оружейке штык-нож и пройдя инструктаж на разводе, данный курсант встал под грибок в начале ряда палаток своей роты и стал нести службу бдительно, ничем не отвлекаясь. Так прошла ночь и наступил новый день.

   Однако естественные потребности нашего организма не всегда спрашивают нашего мнения относительно того, когда им подавать свой зовущий голос. Низменные они, эти потребности, им пофиг. Так и наш курсант все острее стал чувствовать, что нужно бы «на дальняк»… По-большому что ли… Делать нечего, вызвал дневального свободной смены, поставил в известность дежурного по роте, сказавшего лишь — «Не усрись по пути!», — и спешно убыл в направлении едва видневшегося массивного белого здания.

   Найдя подходящую кабинку, представляющую из себя довольно мощную загородку со стенками, толщиной в полкирпича, наш герой снял с себя ремень со штык ножом и, замотав штык-нож в ремень, устроился горным орлом, над дырой в полу, в которой проглядывала слабо освещенная густая жижа малоаппетитного вида. Курсант достал из складок пилотки тщательно оберегаемую сигарету, закурил и, наслаждаясь процессом, пустил густую струю дыма в направлении маленького окошка, через которое в помещение проникал свет.

   Слушая гудение больших жирных мух и стараясь не дышать носом слишком глубоко, наш военный сделал все свои дела и, докурив сигарету, решил, что пора собираться обратно, тем более, что близилось время сдачи наряда. Однако судьба порой делает нам совсем не те подарки, которые мы от нее ждем. Проще говоря — подкладывает нам свинью, бьет мордой о стол, или еще каким-нибудь образом, показывает нам свое плохое настроение.

   Наш курсант, уже привстав и натягивая галифе, задел локтем, лежавший на стеночке, обмотанный ремнем штык-нож, который, в свою очередь, без особых размышлений, слетел на пол кабинки и, под истошный вопль — «Ё. твою мать!», исчез в дыре, напоследок слабо шлепнув и булькнув… Вселенная разорвалась на куски…

   Утрата оружия… В такие моменты наверное лучше утонуть в говне самому… Никому не хочется знакомиться на практике с требованиями Уголовного кодекса. Уронив голову на грудь, наш курсант пошел сдаваться на милость старшины роты. Дежурный по роте, узнав, в чем дело, решил тихо сойти с ума, но перед этим, все же нашел старшину и рассказал, что по чем.

   Старшина был матерым войсковым старшим прапорщиком. Он сразу понял все. Понял, что нужно действовать немедленно, ибо если об этом узнает комбат, старый полковник, то вечером на сучьях одного из тополей, растущих вокруг лагеря, будут болтаться два бездыханных туловища. Чье туловище будет вторым — на это счет старшина никаких иллюзий не питал. Он подозвал к себе курсанта и со словами, «На, ё.анный ты тормоз! Помоешься, когда достанешь…» — вручил ему старый общевойсковой защитный комплект, проще говоря — ОЗК, противогаз и лично повел в направлении туалета, чтобы бедолага не сбежал по дороге.

   Подойдя к порядком заросшей травой расщелине между зданием и окружающей местностью, через которую иногда удалялись излишки отходов жизнедеятельности военнослужащих, старшина помог ему одеться и, со словами — «Ну… плыви…», — подтолкнул к краю ямы. Курсант исчез под стеной. Прекрасный, солнечный день, понемногу близился к своему завершению. Солнце, уже не такое жгучее, немного покраснев, уже висело над дальними отрогами Чатыр-Дага.

   Курсант, зажмурив глаза, сделал первый шаг в жижу выгребной ямы. За первым шагом последовал второй. Шаг за шагом, продвигаясь в невыносимо воняющей даже сквозь противогаз массе, незадачливый военный приближался к тому месте, где нужно начинать поиски. В яме было не слишком светло даже днем, а теперь и вовсе наступали потемки. Фонаря для поисков никто не дал, оставались спички. Спички были в кармане галифе, до них не добраться. Нужно было их у кого-то попросить. Но… у кого… Курсант повертел головой по сторонам вверх. От него ровным рядом уходили на черном фоне, светлые пятна дырок.

   Вдруг, одна из дырок неподалеку, потемнела. «Вот у него и спрошу» — подумал курсант. Улыбнувшись столь гениальному решению, он прочавкал до нужного «очка», в котором уже виднелась чья-то голая задница. Пару раз ткнув пальцем в перчатке «между булок» того, кто сидел выше, военный, не снимая противогаза, спросил у него — «Эй, спички есть?» После чего удивился тому что свет, проникавший сквозь стекла противогазной маски, вдруг померк, изображения стали нечеткими и приобрели несколько коричневатый оттенок. Когда курсант протер стекла — в дыре не было видно никого…

   Р.S. Я не знаю, что должен чувствовать человек, который, после мучительного ожидания скорого облегчения, наконец-то добегает до туалета и садится в предвкушении непередаваемых ощущений от удовлетворения физиологических потребностей, когда вдруг чувствует, что «прямо туда», в самый центр, тычется что-то мокрое и холодное. А при ближайшем рассмотрении — продолговатое, черное, блестящее. И не одно, а целых пять! Внезапно вылезшее оттуда, куда обычно усиленно откладывают, а в темном «очке» виднеется нечто с большими глазами и что-то мычит, глядя на тебя, оттуда, из вонючей темноты…

   Людская молва сказывала потом, что тот бедолага, который присел не в то время и не в том месте, получив тычки в зад, сделал коричневой всю побелку в своей кабинке и, с криком «А-а-а-а-а!… Бл-л-л-ляяяя!!!» — выбежал на улицу, даже не одев штанов… Еще говорят, через пару дней поисков, его нашли в горах седым и с «конкретно потекшей крышей». Нашли ли штык-нож… Наверное — да. Об этом история, к сожалению, умалчивает, поскольку увы, не тот, кто его потерял, оказался ее главным героем…

   Относитесь к личному оружию бережно, товарищи военнослужащие! И «крыша» ваша будет в полном порядке!

Присяга.

   День 8 сентября 1990 года поступившие из числа «гражданской молодежи» ожидали с благоговейным страхом и надеждой на то, что они наконец-то станут настоящими военными. Пусть и «духами» в глазах армейцев, но — уже кое-что. Настоящими — потому что им предстояло пройти через самый важный ритуал в Вооруженных Силах — принятие Военной Присяги.

   К ней начали готовиться практически сразу после отбытия в полевой лагерь. На каждом занятии по строевой подготовке отрабатывали выход из строя «в колонну по три» и постановку в строй с имитацией прочтения текста, расписывания в ведомости и ответа «Служу Советскому Союзу» после как бы поздравления как бы начальника. Сначала все это происходило достаточно коряво, потом ничего, вроде даже что-то начинало получаться, становясь с каждым разом все лучше и лучше.

   Знойное марево августа дрожало над выбеленным Солнцем и дождями асфальтом плаца полевого лагеря в селе Перевальном, на котором старались шагать новоиспеченные первокурсники, начинавшие постепенно ненавидеть строевую подготовку, как таковую. Злое Крымское Солнце нещадно палило со своей высоты, пилотки хлюпали потом на головах, а старое доброе армейское хэ-бэ, липло к спине под автоматным ремнем. Иногда строевые приемы отрабатывались и в полевых условиях, например — на стрельбище, чтобы отстрелявшиеся не скучали и не «маялись разной херней».

   И вот, наступил этот день. Весь курс заблаговременно прибыл в Училище. В лагере, в Перевальном осталось для охраны объектов лишь немного курсантов — армейцев, для которых принятие Присяги было уже делом пройденным. Поэтому армейцы, пользуясь внезапной «шарой», расслаблялись, как могли. Иногда на почве этого случались небольшие скандалы. Например, особо смекалистые и удачливые, нашли в окрестностях Генеральского домика добротно вкопанный в землю старый столовский котел, заполненный бражкой, который благополучно за пару дней и выхлебали, тщательно процеживая.

   По возвращении в полевой лагерь после принятия присяги, комбат устроил грандиозный разгон всему личному составу, который в отсутствие основной массы курсантов, обеспечивал порядок. Словно отдаленный гром, откуда-то неслось — «ПОрву, пидОрасы!!!» Офицеры и прапорщики, не принимавшие участия в торжественном мероприятии в Симферополе, так же выскакивали с бледным видом и конской улыбкой из комбатовской комнаты в офицерском общежитии.

   А у гражданской молодежи забот в Училище хватало и без того — нужно было подготовить парадную форму одежды. После пары бессонных ночей подготовки, настроение у всех было из серии — «Ну скорее бы уже…» Утром в расположении роты царила нервозная суета. Обстановка была, если говорить художественным языком — наэлектризованная. Те, кто должен был принимать Присягу, вносили последние коррективы в свой новый, еще непривычный, после подменного хэ-бэ, парадный облик. После завтрака получили оружие и — понеслось. Командный состав прибыл в парадной форме одежды «цвета морской волны», со всеми регалиями. В воздухе стоял нежный звон от медалей на кителях.

   Все шесть рот курса вышли на территорию возле казарм. Командиры взводов еще раз осмотрели своих подчиненных. Парадка наглажена, сапоги отполированы до зеркального блеска, белые ремни оттерты до своего исходного цвета, бляхи горят на Солнце желтым огнем. Автоматы — в положении «на грудь». Ну вот, уже немного похожи на людей.

   Прозвучала команда на построение и длиннющая гусеница четвертого и пятого батальонов первого курса, построенная в «колонну по шесть», начала свое движение по направлению к КПП Училища, через которое убывали в город роты старших курсов, так же задействованные в торжественном мероприятии.

   По такому поводу движение в городе Симферополе в окрестностях Училища было перекрыто. Посмотреть на мероприятие собралась внушительная толпа народу, основной частью которой были родители первокурсников, высматривающие шедших в строю своих детишек, как-то внезапно ставших взрослыми, надев военную форму.

   Курсантский строй проследовал через центр города в направлении Парка Гагарина, где у Вечного огня и должны были принимать присягу салаги — первокурсники. Со стороны это зрелище наверное впечатляло. Более тысячи человек с боевым оружием идут через весь город к Вечному огню… Родители как всегда, почему-то успели туда раньше виновников торжества и теперь старались занять места, с которых данное действо будет им видно как можно лучше.

   Прошло еще немного времени. Все люди расставлены по своим местам. Первый курс повзводно построен на центральной аллее парка. Возле каждого взвода поставлен стол, на который помещена солидная красная папка с гербом Советского Союза. Подъехала генеральская «Волга», а чуть ранее отполированный УАЗик с Заместителем Начальника Училища полковником Мошкиным Юрием Алексеевичем, личностью в училищных кругах практически легендарной.

   Высокого роста, крепко сложенный, в образцово подогнанной парадной форме и блестящих на Солнце отглаженных парадных сапогах, с голенищами-трубочками, он привлекал внимание даже больше, чем невысокий генерал, Начальник Училища, со своим «иконостасом» воина-афганца. Одним словом — настоящий полковник! Жаль, что очень мало в войсках офицеров подобного уровня. Они вдвоем подошли к центру аллеи, кратко перебросились между собой парой слов и…

   «Равняйсь! Смирно! Товарищ генерал-майор, личный состав Симферопольского Высшего Военно-политического Строительного училища по случаю принятия военной присяги личным составом первого курса построен! Заместитель Начальника Училища полковник Мошкин!» — поистине громовым голосом доложил Юрий Алексеевич. Офицеры строевым шагом подошли к микрофонам. «Здравствуйте товарищи!» — поздоровался Начальник Училища, генерал-майор Павличенко Виталий Куприянович. «Здравия желаем, товарищ генерал-майор!» — рявкнул в ответ строй. Прозвучала команда «Вольно». Весь строй «просел» на одну ногу.

*****

   Генерал надел очки, тихо кашлянул и произнес прочувствованную речь о важнейшем событии в жизни каждого воина. Затем выступил начальник Политотдела Училища полковник Шамрук Александр Архипович, представитель ветеранов Великой Отечественной Войны и кто-то из руководства города Симферополя, после чего торжественный митинг закончился. Снова раздался голос Юрия Алексеевича — «Равняйсь! Смирно! К принятию Военной присяги — приступить!» К расставленным столам подошли офицеры, которые должны принимать присягу у первокурсников.

   «Уй, бля…» — не сказал, а скорее выдохнул третий взвод двадцать третьей роты, увидев, как за стол, стоявший перед взводом, заходит начальник кафедры тактики, полковник Панин, Валерий Петрович, если не изменяет мне память, при полном параде, имевший в Училище зловещую репутацию одного из самых требовательных и жестких начальников. Человек огромного войскового опыта, он был начисто лишен всякого витания в облаках, в общении с окружающими был предельно прост и слыл грозой военных билетов.

   Его «фирменной фишкой» было изымание военных билетов у незадачливых курсантов, которые курили в неположенном месте, или шлялись по территории Училища безо всякой на то надобности во время занятий и не успевшие вовремя смыться, пользуясь преимуществом в молодости и скорости. За военным билетом потом ходили, как правило, командир роты на пару с комбатом, выслушивая при этом кучу благих пожеланий насчет дальнейшей учебы данного экземпляра, а «виновник торжества» надолго забывал об увольнениях и очень близко знакомился с тумбочкой дневального по роте.

   Военного билета таким образом, в свое время, под конец второго курса, лишился и Ваш покорный слуга, будучи отловленным по невнимательности на прилегающей к Училищу территории со стороны города Симферополя, когда оглянулся в сторону четвертого этажа казармы, чтобы поймать летящий из окна пакет с «гражданкой». Предстояла захватывающая поездка в город-герой Алушту, на Южном берегу Крыма, для участия в мероприятии под названием «День пьяного курсанта». Стоя спиной к улице и выкрикнув в сторону окна казармы — «Ну чо?», так и не успев понять, почему тот, кто должен был выкинуть пакет, вытаращив глаза, спрятался внутри, автор этих строк был схвачен полковничьей клешней за руку, со словами — «Попался, п.здюк!»

   Деваться было некуда и пришлось на время распрощаться с военным билетом. Однако, как иногда бывает в таких случаях — все обошлось! И «День пьяного курсанта» был отмечен так и с таким масштабом, что вспоминался еще втечение длительного времени. Благодаря заместителю командира взвода Володе Волкову, который был в хороших отношениях с Начальником Службы войск Училища и за некоторое количество «жидкой валюты» решил вопрос положительно и без последствий. Да… начальник был зверский… но, как-то встретил его по дороге к Куйбышевскому рынку, гуляющего с внуком. Военного в нем выдавала лишь выправка. Обычный дед, пинающий осенние листья на пару с любимым малышом… Но — это все потом, спустя почти два года, уже в другой стране, а пока…

*****

   Пока первый курс стоял в строю, изнывая от жары. Погода в тот год никак не походила на осеннюю. Солнце жарило вовсю, совсем как в июне. Рубашки под наглухо застегнутыми полушерстяными кителями, перетянутыми белыми ремнями насквозь пропитались потом. Пот был везде, он частыми капельками стекал по козырьку надвинутой на глаза фуражки и падал на висящий на груди автомат. Курсанты порой, глубоко вздохнув, переводили дух.

   Принятие присяги шло полным ходом. «Курсант … выйти из строя!» — «Есть!» — «Товарищ полковник! Курсант … для принятия военной присяги прибыл!» — «Военную присягу — принять!» — «Есть!» — «Я, гражданин Союза Советских Социалистических республик … принимаю присягу и торжественно клянусь…» — «Товарищ полковник! Курсант … военную присягу принял!» — «Поздравляю с принятием Присяги!» — «Служу Советскому Союзу!» — «Встать в строй!» — «Есть!» Рукопожатие у Начальника кафедры тактики было потрясающее — рука вроде бы и небольшая, но — хват, как у плоскогубцев — не вырвешься!

   Стоящие рядом в строю курсанты, едва слышно чертыхались — «Блин, мне скоро херово станет от этой парилки! Быстрее бы уже!» Некоторые были не такими выносливыми. Где-то в первом взводе один из курсантов, став бледно-зеленым, рухнул прямо в строю, наделав немало суматохи в торжественной обстановке. Его резво подхватили под руки о отволокли в тенек, чтобы приходил в себя.

   Хуже всего пришлось паре бедолаг из соседнего, четвертого батальона. Один из них, так же, став бледно — зеленым и покрывшись испариной, на вопрос соседа по строю — «Тебе что, хреново?»- ответил, пошатываясь, что-то вроде — «Ды-а-а-а-а-а!!!», прямо на спину впереди стоящему сослуживцу, тем самым безнадежно испортив праздник и себе и ему. Но — это так, единицы, оказавшиеся практически незамеченными на общем, торжественном фоне. Это Крым все-таки! Здесь заполярных холодов нет, а есть жара, от которой плавится и становится мягким, прилипая к подошвам сапог, асфальт.

   Наконец все было закончено. Ответственные за принятие Присяги по очереди доложили об окончании. Первый курс, набора 1990 года принял Военную Присягу в полном составе. Столы были убраны специально подготовленными курсантами второго курса. Прозвучала команда — «К торжественному маршу!» Из строя вышли командиры рот и командиры взводов и замерли на своих местах. «Поротно! На одного линейного дистанции! Девятнадцатая рота — правое плечо вперед! Шагом марш!!!» Заиграл оркестр и колонны курсантских рот пошли торжественным маршем мимо стоявших на небольшом пригорке и порой, вытиравших слезы родителей и командования Училища, стоявшего на трибуне.

   После прохождения, все вернулись на свои места. Родители получили короткую возможность пообщаться с сыновьями. Затем — снова раздалась команда на построение и личный состав выдвинулся в сторону Училища. В Училище еще раз построились на плацу, выслушали поздравления, генерал собрал вокруг себя офицерский состав, раздал им последние указания и, наконец, последовала долгожданная команда «Вольно, разойдись!»

   Теперь можно пообщаться с родителями и друзьями, которые приехали, чтобы посмотреть на торжество. Торжественная часть закончена, расположение роты наполнилось звуками голосов гостей, осматривавших место, где их детям и знакомым предстоит провести четыре года. Еще предстояло сменить сапоги на ботинки, срочно снова прогладив брюки, изрядно измявшиеся после извлечения из тех самых сапог. Первокурсникам было предоставлено увольнение, чтобы пообщаться с приехавшими родственниками, с обязательным возвращением к завтрашнему утру.

   Без ляпов, как обычно бывает в таких ситуациях, не обошлось — один из незадачливых курсантов, по прозвищу Ростик, решил сэкономить время и надел ботинки прямо на портянки… Пару шагов он сделал еще нормально, затем портянки, как им и положено вне сапог, успешно размотались. Какое-то время, подобно древнегреческому богу Гермесу с крыльями на ногах, он еще пробовал перемещаться по помещению роты, периодически запихивая их в ботинки, под всеобщий дикий ржач. И лишь угроза появившегося на шум командира первого взвода, намотать эти портянки ему на голову в виде платочка или чалмы на выбор, заставила его занять очередь возле утюга и разыскать свои черные носки.

   Парк Гагарина опустел, чтобы снова наполниться звуками военных маршей в следующем году. Но… увы, снова наполнился этими звуками, ему уже было не суждено. Следующие первокурсники, последний советский набор и первый украинский, он же последний вообще, принимали Присягу, уже не покидая стен Училища, на плацу. Никто тогда и не догадывался, что такой прекрасный и торжественный ритуал как принятие Присяги в Парке Гагарина, у Вечного огня, проходил в последний раз, равно как на следующий год и парад, посвященный Дню Победы и 7 ноября…

Возвращение.

   Отшумело свое принятие Присяги и первый курс, сдав в кладовые свое парадное обмундирование, снова погрузился на машины и убыл в полевой лагерь. Это событие явилось своего рода рубежом, после прохождения которого вчерашняя «гражданская молодежь» стала настоящими военнослужащими и в юридическом смысле.

   Погода стала стремительно портиться. Под конец сентября стало ощутимо холоднее в горах по утрам. В октябре небо приобрело тот пронзительный синий цвет, по которому легко можно определить осеннюю пору. Все чаще на нем появлялись облака, переходившие в низкие тучи, из которых лениво сыпался мелкий, противный дождик. Стало гораздо прохладнее. Если и выдавался теплый денек, то на следующий день с окрестных гор, тихим шорохом наползал туман, который вскоре пропитывал все без исключения.

   Палатки текли. Ветшающий материал помнивший вероятно, тех майоров и подполковников, которые служили в Училище, еще курсантами, насквозь напитывался влагой, которая вначале тоненькой дорожкой стекала к основанию, а потом все наглее начинала капать на голову. Все палатки были снаружи облеплены газетами — это на какое-то время спасало от протечек. Сырым было все — одеяла, матрасы, простыни, одежда. Днем — мокли, по ночам, мокрые — мерзли. Спали часто не раздеваясь, навалив одеяла одно на другое и добавив сверху шинелями, залезая под них все вместе. Все ходили, шмыгая носами. Было весело.

   В один прекрасный день в лагерь приехали грузовики из батальона обеспечения. Снова суета. Только на этот раз, суета другая. Предстояло покинуть уже обжитый лагерь в горах и вернуться в место постоянной дислокации — в Училище. Последний завтрак в лагере. Сворачивание палаток, закладка их на хранение. Жизнь в горах постепенно затихает. Колонна двинулась к выезду из лагеря. Может быть мы сюда еще и вернемся, но уже не в роли курсантов — первокурсников. Может быть…

   Колонна машин выстроилась по трассе. Перевезти семьсот человек одновременно из одного места в другое — наверное со стороны выглядит впечатляюще. Редкая легковушка влезет между машинами. И тут начинается веселуха. Спереди и сзади от нее грузовики выстраиваются лесенкой. Передние начинают иногда резко подтормаживать, а задние в это же время начинают злобно гудеть, чем подвергают бедолагу, не могущему покинуть строй, еще большему стрессу. А нечего в армейскую колонну влазить!

   Кто-то из курсантов — армейцев ехавший в машине перед легковушкой изящно прикололся, добавив седых волос горе — водителю. Взяв невесть откуда газету, он аккуратно привязал нитку к уголку и выбросил газету за борт. Газета тут же наполнилась воздухом и распрямилась, но удерживаемая ниткой, словно воздушный змей, полетела за грузовиком.

   Водитель легковушки, который метался между машинами, стремясь вырваться из самому себе устроенной западни, увидев вылетевший навстречу лобовому стеклу его авто предмет, инстинктивно вильнул в сторону под одобрительное ржание сидевших в кузове. Кто-то из офицеров, сидевший рядом с водителем в кабине грузовика, следовавшего позади, сквозь стекло погрозил кулаком в сторону чрезмерно расшалившихся курсантов. В конце концов, водитель Жигулей третьей модели, вероятно хорошенько подумав и выматерив этих идиотов — военных, замигал правым поворотником и съехал от греха подальше на обочину. Колонна еще теснее сомкнула свои ряды и продолжила движение в сторону Симферополя.

   А вот и Симферополь. Колонна запетляла по узким и ухабистым улицам старой части города. Наконец добрались до Училища. А окнах казарм первого, второго и третьего батальонов полно народу. Смотрят. Разглядывают. Больше всего радовался теперь уже второй курс — «О! Духи приехали!»

*****

   Курсанты стали выпрыгивать из кузовов на асфальт под одобрительными взглядами старших курсов. Первый курс набора 1990 года построился на плацу. Начальник лагерного сбора, он же — комбат четвертого батальона полковник Осипенко доложил Начальнику Училища о том, что четвертый и пятый батальоны курсантов прибыли в пункт постоянной дислокации. Начальник раздал указания командному составу и оба батальона убыли в направлении своих казарм.

   Дикий угол… Это словосочетание до сих пор вызывает приступ ностальгии у выпускников… Да, казармы четвертого и пятого батальонов назывались именно так. Нет, никаких дикостей, якобы давших названию этому месту там не было. Дело в том, что эти казармы находились несколько в стороне, отгороженные от плаца и казарм первого, второго и третьего батальонов комплексом зданий столовой и старой котельной, образовав довольно изолированный от остальной территории Училища городок.

   Городок в общем-то достаточно благоустроенный. В одном здании с казарменными помещениями — магазин, почта, училищная парикмахерская, сапожная мастерская, поликлиника… Плюс ко всему — здесь же находился хоздвор столовой. Да… периодически туда заезжала машина для вывоза пищевых отходов, но опять же, рядом находилось окно хлеборезки, частенько маня ароматом свежего хлеба вечно голодных и периодически посылаемых первокурсников.

   Пока начальники осматривали казармы первого курса, личный состав расположился во дворе казармы, разложив имущество прямо на асфальте. На балкон двадцать четвертой роты вышел замполит батальона подполковник Илюхин. Что-то взвесив в уме, он скрылся внутри, чтобы затем материализоваться на крыльце казармы. Увидев в непосредственной близости начальника столовой, стоявшего рядом с училищным начпродом, он подошел к ним и о чем-то переговорил. После чего подошел к курсантам. «Что, делать нечего?» — как бы невзначай, сочувственно спросил он.

   Уставшие от вынужденного безделья, еще дурные и неопытные курсанты — первокурсники, вместо того, чтобы завалиться спать, прямо на вещах, чистосердечно признались в отсутствии достойного занятия. «Ну и чудесно!» — заключил подполковник, после чего попросил человек десять добровольцев для «одного чрезвычайно нужного и важного дела», в случае успешного завершения которого, наиболее успешному пообещал пять суток отпуска.

   Добровольцы в условиях Вооруженных Сил, особенно если им обещана халява, находятся довольно — таки быстро. Замполит батальона построил их и приступил к изложению «очень важной задачи»… Дело все было в том, что в училищной столовой водилось неимоверное количество крыс. Если в обеденных залах их можно было увидеть довольно редко, то в помещениях посудомоек они рисковали высовываться из своих углов уже после окончания приема пищи и последующего мытья посуды, когда наряды по столовой уже закрывали свои металлические шкафы и уходили в подразделения.

   Иное дело — столовский хоздвор. Большое количество пищевых отходов привело к тому, что отожравшиеся серые твари бегали, особо ни от кого не скрываясь. Курсанты задачу уяснили. Несколько добровольцев из первого и третьего взводов в начале куда-то убежали. Когда они пришли снова, в руках одного из них красовалась весьма внушительный дрын, который впоследствии был назван «Дубец — всем крысам п.здец!» После чего процесс умерщвления крыс способом «удар кирзовым сапогом», был поставлен на совершенно иную основу и пошел с удвоенной скоростью.

   Вскоре на погрузочной площадке, с которой обычно происходила загрузка мусора, рядом с растущей кучей разной дряни, которую уже успели к этому времени накопить третьекурсники, стоявшие в наряде, уже красовалась целая шеренга бездыханных крысиных тушек. Замполит с комбатом, удовлетворенно цокнув языком, высоко оценили проделанную работу, после чего всему личному составу, участвовавшему в битве с грызунами, был объявлен заветный отпуск. В который, те курсанты, сами ставшие впоследствии майорами, подполковниками и даже выше, отправляются до сих пор… это было незабываемо…

Первый караул.

Отличны русские от иноземных наций

Хотя бы тем, что уж который год

Находят выход в тупиковых ситуациях…

И тут же снова ищут туда вход.

(Андрей Ситнянский)

   Приближалась дата первого «большого наряда» по училищу. Командир роты, Сергей Викторович Ченнык, вместе с другими офицерами и старшиной, расписал личный состав роты по местам несения службы. Всем «повезло» примерно одинаково. Первый курс — он, как говорится и в Африке первый курс — со всеми вытекающими. Вся наша жизнь — это сплошная дедовщина. Не успел «состариться» в одном месте, ты «молодой» и «зеленый» в другом. Школа военного дела в очередной своей ипостаси. Жесткая, но действенная. Материал подается в исключительно простой и удобоваримой форме! Только усваивать успевай. «Хавай службу!» — только не чавкай, не культурно все-таки!

   Те, кому повезло попасть в караул, вечерами сидели и зубрили обязанности лиц караула под руководством бывалых «армейцев». Сержант Станислав Тукила — заместитель командира взвода, в недалеком будущем — наш разводящий, на двойном тетрадном листе начертил внушительную таблицу с фамилиями участников в столбик и номерами статей в верхних графах. Сдал статью — получи «плюсик» в соответствующую графу. Отдельно изучались табели постов — «Пост номер один. Трехсменный, круглосуточный. Под охраной и обороной состоит: — Склады хим. имущества, ворота номер… закрыты на замок и опечатаны печатью номер…». Голова понемногу «пухла» от обилия новой информации, а крыша, наплевав на все, все чаще пыталась улететь в неизвестном направлении. По мере приближения к дню «М», обстановка в роте понемногу становилась все более нервной. Как же! Будем нести службу «как взрослые»!

   Довели происшествия в караулах за последнее время. Проникновения на пост, обезоруживание и убийства часовых, стрельба при неправильном разряжании оружия, порой — со смертельным исходом, самовольное оставление поста с оружием и без… Оказывается, бывает и такое! Одухотворенные лица на агитационных плакатах о любви к Родине — это одно, жизнь — немного другое. В ней порой встречается такое, чего в рекламных проспектах не встретишь. Много нового, интересного и веселого узнали мы за столь непродолжительное время.

   Апофеозом всего стал случай в карауле под Феодосией. Этот случай попал даже на страницы «Красной звезды». Трое подонков, по предварительному сговору, расстреляли начальника караула, целого подполковника, с двадцатью тремя годами выслуги, его помощника, разводящего, водителя и, кажется, одиннадцать караульных… в живых остались только те, кто стоял в это время на постах… Время наступало веселое, послеперестроечное… военные были не в чести. Иногда кто-то неустановленный, пытался пролезать и на посты, охраняемые курсантами. Пока — без серьезных последствий. Это не могло не добавлять тревожности.

   Наконец, этот день настал. Накануне командир роты на одном из построений зачитал расстановку личного состава в наряд. Леха, Юра и Роман заступали во внутренний караул номер два, на второй пост, по охране автопарка, который располагался на территории училищного батальона обеспечения, положив тем самым начало традиции из почти двух десятков последующих караулов, в которых они вместе заступали на один пост.

   После обеда рота рассредоточилась по местам для подготовки к несению службы. «Караульщики» убыли на караульный городок, где были расположены макеты мест несения службы, для более наглядного ознакомления с объектами. Предстояло сверить то, что было написано в табеле постам с примерными местами расположения складов и хранилищ. Теория, как говорится теорией, но практика неумолимо приближалась и нужно было быть готовым к встрече с ней.

   На дворе стоял ноябрь. Последний ноябрь в жизни Советского Союза. Иногда налетала мелкая и мерзкая морось. Поэтому курсанты порядочно промерзли на холодном осеннем ветру, который в колодце зданий возле караульного городка дул казалось, со всех сторон и, вместо предстоящего несения службы уже вовсю думали о тепле казармы. Наконец занятия закончились и всем предстояло убыть в расположение роты. Теперь оставалось привести в порядок внешний вид и, если получится, то немного, на пару часиков, подремать.

   Не успели как следует закрыть глаза, как заместитель командира взвода стал поднимать личный состав, а еще немного после, раздался голос дневального, объявившего построение личному составу второго внутреннего караула. Еще не отошедшие от короткого сна курсанты насупившись, одевались и брали с собой личные вещи. Предстояло получение оружия и убытие на развод суточного наряда. Караул построился возле оружейной комнаты в полном составе и, заходя по одному, брали из пирамид свои автоматы, сумки с магазинами и патроны. В количестве тридцати штук на каждого.

   На улице, перед разводом, личный состав караула встретил комбат и в свою очередь, напомнил, что несение караульной службы является боевой задачей и требует от личного состава высокой бдительности, непреклонной решимости и инициативы… Особо при этом, сделав ударение на слове «боевой». После чего «караульщики» в первый раз проследовали на плац, на развод суточного наряда. Наряд наконец построился, капитан, помощник дежурного по Училищу объявил звание и фамилию заступающего дежурного.

*****

   Наконец, на левом фланге строя показался силуэт нового дежурного, помощник скомандовал — «Смирно!», повернулся и строевым шагом пошел навстречу заступающему подполковнику, после чего доложил о готовности. Офицеры проследовали на середину строя и дежурный поздоровался с личным составом. Затем, по команде дежурного, первая и последующие шеренги строя сделали некоторое количество шагов в перед и дежурный с помощником приступили к опросу знания обязанностей лиц суточного наряда.

   Допрос, учитывая, что заступал первый курс, происходил с некоторым пристрастием. Развод суточного наряда, по этой причине, несколько затянулся. Курсанты, безусловно, волновались, но в конце концов, труды в свое личное время, по изучению Устава гарнизонной и караульной службы дали себя знать и, несмотря на волнение, знания оказались довольно приличными.

   Наконец, все закончилось, наряд под барабанный бой, торжественным маршем прошел мимо дежурного с помощником и разошелся по местам несения службы. Личный состав внутреннего караула номер два уже ждала машина. Курсанты попрыгали в кузов и 131-й ЗИЛок, подпрыгивая на ухабах Симферопольских улиц, помчался в направлении училищного батальона обеспечения. Там, в караульном помещении и на постах, томились в ожидании смены курсанты четвертого курса.

   Машина подъехала к караульному помещению, замполит роты выпрыгнул из кабины и коротко бросил — «К машине!» Первокурсники неуклюже выпрыгивали из кузова под ласковыми и участливыми взглядами будущих лейтенантов, которые расположились в курилке у караульного помещения на своих дипломатах и офицерских сумках, словно пассажиры на железнодорожном вокзале города Симферополя.

   Караульное помещение второго внутреннего караула… У каждой караулки свой, неповторимый запах. Эта насквозь пропахла нафталином от висевших в сушильной комнате тулупов. Первокурсники стали принимать караул, оглядывая новый и непривычный интерьер. Что принимать… как принимать… да хрен его знает! Проверили наличие инвентаря по описям — вроде совпадает… что еще надо? Вроде порядок. Замполит рыкнул — «Тщательнее принимайте! Иначе потом подпрыгивать будете!» Знать бы еще, что принимать…

   Караул был принят за какие-то двадцать минут. Первая смена отправилась на посты. Бывалые «караульные псы» с четвертого курса знали табели постам назубок и показали расположение объектов. Средства связи проверены, печати на воротах в порядке, замечаний нет. Вроде нет… Что еще… да ступайте себе с Богом! Третья смена часовых — четверокурсников, вновь преобразившись в караульных, убыла с постов, пожелав удачи в первом наряде.

   Офицеры — начальники караулов доложили в Училище о сдаче — приеме наряда, попрощались и — один остался в комнате начальника караула, а второй вышел за ограждение караульного помещения. Довольные четверокурсники, лихо сдвинув фуражки на затылки, попрыгали в машину. Из-под тента потянулся синий дымок от сигарет. Старый начальник караула и такой же старый капитан, заглянув в кузов изрек — «Совсем ох.ели что ли? Не можете уже по дороге покурить? Ну-ка живо потушили!» Наконец, ЗИЛ начал свой обратный путь в Училище.

*****

   Служба понеслась. Расписали боевой расчет, на случай нападения на пост, или на караульное помещение, а так же — на случай пожара, либо на посту, либо в караулке. В теории — все знали, куда бежать, да вот беда, боевой расчет ни в какую не хотел лезть в голову. Замполит роты, Сергей Васильевич Кожевников, очень злился и рыкал на курсантов, пытаясь растолковать немудреный в общем-то порядок. Каждые полчаса — доклады с постов о ходе несения службы. «Я вам уже объяснял, как докладывать! Хули вы мешаете в одном флаконе кровь, говно, песок и сахар!» — выговаривал Сергей Васильевич, если кто-то докладывал в какой-то другой форме, помимо установленной.

   В непрерывной практической учебе незаметно пролетело время. Настало время выходить на пост второй смене. Небольшой мандраж в коленках — боевая задача… первый раз… с автоматом и патронами… на посту… один… В голове — случаи в караулах… как-то не очень хотелось стать главным героем этих сводок… Нужно максимально быть собранным…

   Менять часовых пошел лично начальник караула. «Стой, кто идет!» — на втором посту из темноты послышался голос Юры. «Начальник караула со сменой!» — ответил замполит. «Начальник караула ко мне, остальные на месте» — скомандовал часовой. Сергей Васильевич тихонько чертыхнулся и, ничего не поделаешь — учимся военному делу настоящим образом… — пошел в направлении часового.

   Далее — ритуал сдачи поста. Леха и Юра встали плечом к плечу и, повернувшись друг к другу — «Пост номер два. Трехсменный, круглосуточный, под охраной и обороной состоит…» — далее шел уже знакомый табель постам. Затем — краткая экскурсия по автопарку с проверкой целостности замков и печатей. Юра успел скрытно сунуть в Лехину руку измятую сигарету. Спички были предусмотрительно «заныканы» за горловиной бензобака стоявшего возле караульной вышки тентованного КамАЗа, использовавшегося для хозяйственных нужд..

   После ритуала приема-сдачи, курсанты снова встали перед начальником караула — «Караульный второго поста первой смены курсант… пост сдал! Часовой второго поста второй смены — пост принял!» «С поста — шагом марш!» — скомандовал капитан. Юра шепнул — «Ни пуха!», ткнул кулаком в спину и небольшая процессия убыла из автопарка.

   На посту… в первый раз… один… Ноябрьская крымская морось периодически летит с неба… За бензоколонками заправочного пункта в тени прячутся мерзавцы, стремящиеся снять и обезвредить часового… Мерзавцами и нарушителями, стремящимися напасть, были наполнены шевелящиеся на осеннем ветру тени под деревьями. Где-то за кирпичным забором шумел своей вечерней жизнью стольный крымский град Симферополь. Сквозь окна батальонного общежития мелькали бытовые сцены из жизни военных.

   Пошел на первый круг по посту. Каждая тень — враг! Нужно вовремя отразить нападение! Автоматный предохранитель — вниз! Короткими очередями — в самый раз! Стало спокойнее, меньше времени на перезарядку… Проходим возле склада ГСМ… в парке — тишина. Внезапно где-то на головой — скрежет, стук и громкий крик — «Мя-я-я-я!!!» Сердце — в пятки, матка — на асфальт, мошонка — у подбородка, автомат — на изготовку… Про себя — «Ё. вашу мать!!! Херовы коты!!! Чуть очередь по крыше не дал!!!»

   Коты наконец угомонились. Снова тишина. Спать уже не хочется. Взгляд на часы — прошло двадцать минут. Неплохо. Нужно как-то убивать время, а заодно — унять дрожь в руках после воплей этих долбанных котов. Подходим к КамАЗу, шарим рукой за горловиной — есть! Измятый коробок с десятком спичек за ней! Лишь бы не отсырели. Чирк! — искры. Это хорошо, есть шанс, что зажжется. Чирк! — второй раз, спичка зашипела и из ее головки вырвалось пламя.

   Теперь — борт шинели оттопырить, сигарету к спичке и в кулак, чтобы не было особо видно. А сигаретный огонек видно издалека… если накроют — будет грустно, тем более в первом карауле… он же может стать и последним… Тем более — курение на территории автопарка! Глубокая затяжка и ффффф… струю дыма направляем вниз, чтобы не летало предательское облако. Первоначальное напряжение понемногу отпускает. Еще пара глубоких затяжек — хорошо… жить можно… и вроде не так уж и страшно. Сигарета быстро скурена, уже окурок обжигает пальцы. Не до кайфа сейчас. В карауле мы!

   Теперь — еще кружок по парку. «Врагов» стало уже меньше. С обстановкой вроде разобрались. Ну тени и тени… ничего страшного. Эй, коты, где вы? В общежитии почти во всех окнах погас свет. Среди тех, кто постоянно ходил в училищные караулы ходили легенды о том, что пьяные вояки из числа сверхсрочников и прапорщиков, любили «срезать угол», путем перелезания через забор, попыток посылания на х.й часовых и следования напрямую, через автопарк к месту службы.

   Из-за этого происходили всякие смешные казусы, вроде укладывания горе-вояк мордой вниз, в ближайшую лужу и их переползания по-пластунски по грязи, смешанной с горюче-смазочными материалами, в направлении ближайшего телефона, под пьяные угрозы всевозможных кар после того как… Хотя дуракам (в хорошем, разумеется, смысле слова) со старших курсов было в общем-то все равно, они и сами были способны кого угодно… причем прямо здесь, а не только после того, как…

   Второй круг прошел как-то незаметно и с гораздо меньшим напряжением. Леха для себя сделал вывод, что если «крутить свое кино», или петь про себя все знакомые песни, время идет быстрее. Концерт «Арии» — «Герой асфальта», хорошо ушел за полчаса. Приближалась смена. Он вышел на прямую от Контрольно-Технического пункта, на которой хорошо просматривались ворота в парк и дорого от караульного помещения.

   Наконец, стали видны отблески от примкнутых штык-ножей. Смена… Идет… Ура! Первая смена в первом карауле осталась позади. Снова ведет начальник караула. Первые три — решил водить сам. Третья смена — Рома. Снова тот же ритуал, что и два часа назад. Экскурсия по парку — теперь уже все знакомо. Долгожданное — «Пост сдал! Пост принял!» Оставляем Романа коротать вечер на посту. Вот и тепло караулки со знакомым запахом нафталина…

   Сменившиеся — в комнату заряжания оружия — «Разряжай!» — защелкали отстегиваемые магазины, взгляд начкара на дырочку на боковой стенке — там при полном магазине должен быть виден капсюль последнего патрона — «Осмотрено!» Заклацали затворы и щелчок контрольного спуска — «Оружие разряжено!» «Зачем такие сложности?» — спросит неподготовленный человек. А затем, что иногда, вместо щелчка, грохает выстрел. И, хорошо, если пуля ушла в пулеулавливатель, хуже, когда в стену, или потолок. Тогда незадачливые караульные прячутся по первым попавшимся норам от беспорядочно скачущей по караулке пули. Хорошо, если так. Иногда бывает, что пуля отскакивает в цель…

*****

   Автоматы помещены в пирамиду, настало время отдыха для первой смены. «Караулу — построиться!» — курсанты по постам встали в общей комнате караула. Начальник караула довел боевой расчет, в очередной раз вспылив от того, что уже засыпающая первая смена беспощадно тупила, а только пришедшая бодрствовать вторая, еще никак не могла сосредоточиться. Капитан озадачил сержанта-разводящего принимать зачет по знанию боевого расчета — «Иначе он отп.здит кого-нибудь из этих долбо.бов!» — и отправил первую смену спать.

   Стас привычно разлинеил тетрадный листок и, после того, как новая бодрствующая смена попила горячего чая с хлебом, оставшимся от ужина, принялся расспрашивать, кто куда бежит, в случае чего. Дело понемногу сдвинулось с мертвой точки, спешить было некуда. Да и делать — тоже нечего. Вроде бы все уяснили, кто что должен делать. Посмотрим, как проверка пройдет. А в том, что дежурный по Училищу приедет проверять караул, тем более — из первокурсников, никто не сомневался.

   Тем временем подошел черед первой смене снова отправляться на посты. Стас открыл дверь комнаты отдыхающей смены и негромко произнес «Подъем!» За дверью послышалась сонная возня, невнятное матюкание — «У-у-у-у, бля… только закимарил…», непривычные к ритму караульной жизни первокурсники никак не хотели просыпаться. Наконец, из дверей, щурясь на свет, с помятым лицом, вывалился первый курсант, за ним вылезли все остальные.

   Шатаясь от стенки к стенке, первая смена поочередно пошла к умывальнику, чтобы плеснуть в лицо воды и хоть немного проснуться. Кто-то, с еще закрытыми глазами закурил, сгоняя сонливость. Из оружейного шкафа забрали автоматы и, под присмотром армейского караульного волка Станислава их зарядили. Через некоторое время смена, еще полусонная, была готова следовать на посты. Дверь караульного помещения закрылась за уходящими и бодрствующая смена, у которой уже вовсю слипались глаза, погрузилась в ожидание прихода с постов сменяющихся караульных.

   Раздался звонок на входе. Один из бодрствующих выглянул в окошко, вырезанное в двери и запустил смену вовнутрь. Теперь — все снова. Прибывшие раздевались, разряжали оружие, а бодрствующая смена уже вовсю мечтала об уютной кушетке, где можно было часика полтора полежать и, если удастся, то поспать. Снова доведение боевого расчета, уже прошедшее более гладко и долгожданная команда — «Отдыхающая смена — отбой!» «Отбой…» это сладкое слово… Вторая смена буквально попадала на кушетки и натянула на носы шинели. Кто-то уже засопел, видимо, летел к долгожданному жесткому, но такому желанному ложу, уже спавшим.

   Сон подкрался и напал как-то совсем незаметно. Снилась какая-то хрень. Кто-то за кем-то гнался, видимо, сказались впечатления сегодняшнего, насыщенного дня. Какая-то вспышка… сонный мозг еще продолжал рисовать нереальные картины потусторонней жизни. «Караул, в ружье!!!» — голос разводящего вернул заснувшую было смену в реальность. «Ну вот, бл.ть и поспали!» — первая мысль в голове. «Нападение на караульное помещение!» — выкрикнул начальник караула.

   Курсанты, еще с полузакрытыми глазами, выхватывали из шкафа автоматы, на бегу одевались и вооружались. На пороге комнаты начальника караула стоял подполковник, дежурный по Училищу. Начальник караула вместе с еще сонной отдыхающей сменой выбежал из караулки, чтобы «геройски погибнуть под огнем нападавших», пытаясь пробиться на посты для усиления. Весь караул разбежался по своим местам, согласно расчета. Вводная была отыграна в целом на «хорошо». Однако что-то смущало…

   Начальник караула оглядел тех, с кем выбежал из помещения… должно было быть двое… рядом был один… «Че за херня?» — вслух задал сам себе вопрос капитан. «Вас же двое должно быть…» — терялся он в догадках. Бежать было некуда — вокруг забор, и все вокруг хорошо просматривалось. Озадаченный начкар и Леха вместе с ним, еще раз обернувшись, зашли обратно в караулку.

   Начкар и дежурный по Училищу построили весь личный состав, участвовавший в «войнушках». Не хватало одного. Затем скрипнула дверь туалета и в коридорчике показалась одинокая фигура караульного первого поста, несравненного Бори, по фамилии Змерзлый, бредущего куда-то в расстегнутой шинели, нахлобученной на самые уши шапке и автоматом на плече. «Змерзлый, ебиомать! Сейчас п.здюлей получишь!» — зашипел замполит, — «Быстро в строй!»

   Боря обвел всех присутствующих стеклянным взглядом огромных голубых глаз, встал в строй, потом шумно вздохнул, повернулся, открыл дверь комнаты отдыхающей смены и исчез за ней. Капитан и подполковник, наблюдавшие эту сцену переглянулись. «Ну них.я себе, сказал я себе…» — изрек дежурный по Училищу, как только к нему вернулся дар речи — «Поднять — подняли, а разбудить — забыли…» Тем не менее, этот легкий казус не испортил общей картины и в постовой ведомости впервые закрасовалась надпись подполковника — «Личный состав действовал грамотно.»

   Незаметно наступило время второй смене собираться. Со второй попытки разбудили Борю, его огромные голубые глаза наконец-то приобрели более-менее осмысленное выражение. Он так и не вспомнил, кто приезжал, что делал и где он шатался во время отработки вводной. С квадратными от недосыпа глазами смена поползла на посты.

   Так прошла ночь. Начался день. Чтобы не было обидно второй смене, так весьма некстати попавшей на приезд дежурного, днем были отыграны еще пара вводных на разные темы. Весь личный состав уже ходил в полубессознательном состоянии, задевая углы, словно зомби. Постепенно приближалось время окончания этого, так долго тянувшегося первого караула. Нужно было думать о том, как готовить караулку и окружающую территорию к сдаче новому караулу. Первокурсники, так быстро принявшие наряд у курсантов четвертого курса с «радостью» узнали о том, что сдавать предстоит тоже четвертому курсу… Вечер быстро наполнялся смыслом и не обещал быть томным…

*****

   Так долго тянувшийся караул наконец-то подходил к своему концу. Ура! Отстояли! Начальник караула, видимо предчувствуя загубленный на корню вечер, подгонял весь личный состав, чтобы как можно тщательнее наводили порядок в помещении. Ну вымыли полы, ну подмели территорию вокруг караулки, ну пыль протерли… что еще этому четвертому курсу нужно? Приедут — узнаем.

   Семь вечера. Где-то в Училище, на ноябрьском плацу, стоял новый «большой наряд», который должен прийти, точнее — приехать на смену измученному бессонной ночью караулу первого курса. Время тянулось мучительно медленно. Замечено, самые длинные смены — самая первая, после принятия наряда и последняя, перед сменой самого караула.

   Наконец, возле ограды караульного помещения показался свет фар уже знакомого «сто тридцать первого». А вот, собственно и он сам. Заскрипели тормоза, открылась дверь кабины водителя и оттуда выпрыгнул очередной капитан, новый начальник караула. Новый караул повыпрыгивал из кузова самостоятельно, все уже давно «знали свой маневр» и можно было обойтись и без лишних формальностей.

   Настала пора меняться… Я думаю, что если не опишу весь процесс сдачи караула первым курсом, курсу четвертому, то не потеряю ничего. С момента прибытия на смену нового караула прошло около трех часов… Замполит роты уже не психовал, вечер был испорчен безнадежно и, оставалось лишь расслабиться и получить удовольствие. Наблюдая за процессом сдачи, он лишь иногда приговаривал — «Ну что, чайники, говорил я вам, чтобы принимали нормально?!» Иногда практически у каждого возникало дикое желание взять автомат и положить к чертям всех этих «будущих лейтенантов» со всеми их понтами…

   За это время: полы в караульном помещении отмыты с мылом от черных следов от сапог, вымыта с мылом и избавлена от хлебных крошек столовая, вместе со всеми своими тарелками, чайниками и бачками, которые, несмотря на свой возраст, стали блестеть, словно новые. На туалет наведен образцовый «лоск». В кладовой инвентаря — пришиты, естественно споротые со своего обмундирования и отсутствовавшие до этого, на постовых тулупах пуговицы, звездочки на которых стали смотреть «в сторону советской власти». Естественно, зашиты и сами тулупы, а так же постовые плащи. Подрублены и выровнены края на клумбах возле караульного помещения, они же, практически вручную, очищены от сухой травы. Приведен в порядок уборочный инвентарь. Кроме этого, очищены от грязи и, практически заново отрыты окопы на обоих постах. Делов-то, всего ничего!

   Так, совершенно незаметно и чрезвычайно содержательно пролетело время. В одиннадцатом часу вечера, второй внутренний караул наконец-то прибыл в Училище. Доклад о прибытии командиру роты. Первый в училищной биографии «большой наряд» закончен. Хотелось лишь нормально умыться и почистить зубы, которые так и не успели привести во порядок за истекшие сутки и слой налета на которых уже, казалось бы стал мешать говорить. Курить тоже не особо хотелось — было выкурено практически все, что имелось, во рту стоял привкус разбомбленной птицефабрики. Делиться впечатлениями… да ну их на фиг! Завтра!

   Почти без сознания отстояли вечернюю поверку и рухнули в кровати, не дожидаясь команды «Отбой!» А затем, всю оставшуюся неделю, ходили на занятия с дурными головами, пытаясь при первой же возможности, компенсировать бессонные сутки первого караула. В том числе и на занятиях — учились спать так, чтобы никто не заподозрил, вычерчивая в тетради «Кардиограмму сна». Вот так!

Дискотэка.

(автор в который раз просит извинения за вкрапления ненормативной лексики в своем повествовании)

Вышибала тупо действовал, как трактор…

Выдворяя всех, кто был уже на грани.

Абсолютно не учитывая фактор —

Что работает в вагоне — ресторане…

(Игорь Алексеев)

   Народная мудрость гласит — «Подальше от начальства — поближе к кухне». Трудно конечно, с этим поспорить, от начальства всегда нужно держаться как можно подальше, чтобы не припахали нежданно — негаданно, причем не всегда по предназначению. Но вот ближе к кухне… Вы вообще когда — нибудь были на кухне? Ну там, где происходит само великое таинство превращения исходных продуктов в некоторые блюда… в конечном итоге — все равно получается кал, поэтому проблему качества сейчас поднимать не будем… Давайте заглянем туда, в святая святых, так сказать и попробуем опровергнуть этот тезис, выстраданный многими поколениями военнослужащих, как срочной, так и не срочной службы.

   В кухне по большому счету нет ничего хорошего абсолютно! Во всяком случае — в кухне училищной. Что может быть хорошего в пищеблоке столовой огромного военного училища, например Симферопольского, где питаются почти две с половиной тысячи голодных ртов — целых двадцать четыре роты — прекрасных ртов будущих офицеров, а пока — вечно голодных курсантов, начиная от забитых и боящихся, как бы не выгнали, первокурсников и заканчивая готовыми самим кого угодно выгнать выпускниками?

   Постоянная толчея, крики, пар, кухонные жиры, казалось летающие в самом столовском воздухе, оседая на тебе на всем, горячая вода, холодная вода и крысы, нахальные серые твари, величиной с нутрию вместе с полчищами тараканов, таких размеров, что не влезали в спичечный коробок в посудомоечных помещениях. Вечно потный, с жирными непонятно отчего руками, которые моешь раз по пять в час… а они все равно — жирные… А этот всепроникающий, во все въедающийся, тошнотворный специфический кухонный запах, который ни с чем перепутать невозможно… Только навел порядок в помещении, за которое ты отвечаешь, как уже зовут носить продукты со склада. А носить — то не на двух человек, а как уже говорилось выше — почти на две с половиной тысячи! Представляете себе масштаб совершаемых перемещений?

   И носилки опять же, созданные как будто специально для военнослужащих — стальной короб, в который влазит килограммов тридцать, который в свою очередь, вставлен в каркас, сваренный из труб — дюймовок, представляющий собой ручки… Все сделано своими руками! В СССР! Никакого Китая! Все предельно долговечно и прочно. На века! Чтобы через пару тысяч лет, при проведении раскопок на месте столовой, обнаружить эти носилки и сделать впечатляющее открытие, что здесь было военное училище! Расчет при их изготовлении наверное делался на то, что их можно использовать и как компонент воинского воспитания. Армию, которая умеет перетаскивать такие носилки, да еще и полные продуктов или бог весть чего еще — победить нельзя в принципе!

   Сами носилки весили килограммов под пятнадцать, и просто для их переноски пустыми, нужна было специальная подготовка, а полные скажем, картошки, они были и вовсе неподъемными. Кроме картошки, капусты, лука, круп, были и другие прелести — мороженные мясные туши, брикеты рыбы, толпы синих птиц, при жизни бывших кажется курами… При это нельзя не упомянуть о тех незаурядных личностях, которые непосредственно превращали все это великолепие в то, чем питалось, или пробовало питаться родное Училище.

   Вы когда — нибудь видели повара — стройняшку? Где? Да хоть где, неважно — в ресторане или простой столовке. Лично я тоже как-то не припомню. А в нашем училище встречались экземпляры просто выдающиеся. Все тетки как на подбор статные — спина прямая, талия модельная, не меньше метра пятьдесят в обхвате, а все, что несколько выше и несколько ниже — еще больше. Ручищи такие, что впору подковы гнуть! Нет… пожалуй, гнуть — это слишком слабо. А вот разгибать… попробуйте, это уже сложнее. Думаю, они были бы в состоянии справиться. Грудь, да что грудь — грудища, такая, что если прижмет ею где-то в углу — все, уже не выбраться. Как пел Вилли Токарев — «А Маруся как обнимет! Поцелует как взасос… Ощущение такое — что попал под паровоз!» Других вариантов не придумать. Переедет не останавливаясь.

   Карьерные самосвалы — не просто женщины! Они очень пригодились бы так же на демонстрации или митинге, удерживая неподвижно огромные плакаты или транспаранты, особенно если при этом дует сильный ветер. Содержание плакатов — вопрос в данном случае второстепенный. А грузы переносят такие, что не всякий мужик уволокет, причем на большие расстояния и все им нипочем. Свалит честно принесенное в месте назначения и снова под погрузку готова! Глядишь — летит эдакая «пчелка Майя»… созданная на базе тяжелого транспортного самолета Ил-76 как минимум… гордо… плавно… по красивой дуге, с пыльцой в обеих руках… только куриные лапки пучком из сумок торчат…

*****

   Третий взвод двадцать третьей непревзойденной роты на этот раз заступал в наряд по столовой. Практически всем составом. Счастье кормить все училище на этот раз выпало ему. Чтобы служба не приедалась, ротный от наряда к наряду менял места несения службы. Для полноты впечатлений. Все, причастные к этому действу лица переоделись в предварительно постиранную подменную форму, подшили новые подворотнички, короче говоря, повара с картинки. Худоватые и бледные несколько, но не беда, поправятся со временем. Примерно на следующий год. Первый курс, этим все сказано.

   Пришел старшина, заступавший новым дежурным по столовой, придирчиво осмотрел свое отборное воинство, с которым ему предстояло провести целые сутки, остался вроде бы доволен, на всякий случай назвал всех, кто должен был заступать в наряд «е.ливыми тараканами» и, погрозив кулаком сразу всем , многозначительно прибавил — «Не дай боже если хоть одна бл.дь…» Что именно не должен был дать Боже и что — «если хоть одна бл.дь», он уточнять не стал, а остальные и не стали спрашивать, зная старшинскую манеру компостировать мозги после глупых вопросов.

   Когда у кого-то по неопытности возникали глупые или вообще — любые вопросы, старшина обычно передергивал своими усами, набирал воздуха в грудь, предельно подробно и доходчиво все объяснял, а затем следовала фраза — «Значит напоминаю для обезьян…» и все повторялось ровно в таком же виде, как и до этого. В итоге построение продолжалось ровно раза в четыре дольше, чем на это рассчитывали стоящие в строю массы. В этот раз старшина был предельно сосредоточен и распыляться долго не стал.

   Гораздо хуже приходилось, если старшина до того, как построить для объявлений личный состав, что-нибудь списывал из ротного имущества, а именно — бывал изрядно «подшофе». В таком случае всей роте приходилось выслушивать, что такого бардака, как в этом «Симферопольском Высшем Военно-Политическом, ё.анном училище» он нигде раньше в войсках не видел, что это не рота, а обезьяны, жертвы, эмбрионы и прочие милые зверюшки. Что в роте с имуществом — полная жопа, а все, что обезьяны «попро.бывали» он рожать не будет, а «рожать будете вы!» — то есть обезьяны и прочие, стоящие перед ним в нерушимом строю.

   При этом все свободные помещения, которые можно было отыскать в казарме, старшина приспособил под кладовые и постоянно туда что — нибудь притаскивал. Такой маленький, хозяйственный мышонок ранней осенью. Орешки, грибы, семена — все в свою нору. Чтобы сделать портрет более полным, стоило бы сказать, что старшина своим видом действительно немного напоминал худого мышонка из знаменитого мультика про кота Леопольда, благо особыми габаритами он не отличался, но был усат, шустр и чрезвычайно хозяйственен.

   Так вот, после упоминания о «родах» шла уже вышеупомянутая фирменная фраза «Значит напоминаю…». Только на этот раз напоминания производились уже по категориям — сначала для «обезьян», потом для «жертв», после чего — для «эмбрионов».

   Совсем худо было, когда старшина во время напоминания вдруг вспоминал о чем — то, о чем он хотел сказать несколько раньше. Тогда он спохватывался, говорил то, о чем он сказать забыл и теперь уже напоминание происходило так же по категориям, но уже в расширенном формате. Под конец построения у многих уже подкашивались ноги. Кто-то тихонько включил секундомер на часах и засек время… рекорд не побитый до сих пор, составил два часа и семнадцать минут. Нужно ли говорить о том, с каким энтузиазмом народ выполнял команду «Вольно, разойдись!» Разбегались с ветерком, пусть даже на подгибающихся от долгого стояния на одном месте ногах!

   Со временем, когда рота стала взрослее и наглее и уставала слушать старшинские излияния, в конце объявления кто-то из строя тихонько говорил — «Значит напоминаю…» Кто-то на спор начинал считать, сколько раз старшина скажет какой-нибудь из своих фирменных перлов… короче говоря — личный состав научился развлекать себя в трудные моменты жизни. Старшина на какое-то время удивленно захлопывал рот, шевелил усами, повторял свою фирменную фразу и напоминал… на второй или третий раз он тогда говорил — «Идите в жопу!» и разгонял роту по местам работ.

   Итак, пришедший старшина, всех придирчиво осмотрел и новый наряд убыл в училищный лазарет на медосмотр. На этот раз, видимо специально по поводу заступления в наряд курсантов первого курса, из лазарета вышел целый подполковник с «тещей, кушающей мороженное» в петлицах и произвел осмотр, попутно опросив, не болит ли что-нибудь. Все были исправны, ни у кого ничего не болело, хотя и «сосало под ложечкой» в предчувствии столовского дурдома. Медосмотр был пройден успешно, далее предстояла приемка наряда, которая обещала быть не очень долгой, потому что предстояло менять роту третьего курса.

*****

   Впрочем, иногда кухонный наряд был не лишен определенной, я бы даже сказал прелести и оставался в памяти на долгие годы. Один такой наряд, отнесенный во время прохождения курса молодого бойца, вспоминается до сих пор. Потому что ни до, ни после ничего подобного не было.

   Овощерез — человек в кухонном наряде достаточно важный и нужный. Иногда правда бывало тяжеловато, особенно в полевом лагере — сперва нужно было военными носилками натаскать примерно четыре ванных картошки из склада, расположенного метрах в трехстах от столовой, да еще и на горке. Затем это все нужно было перечистить военными же ножами. Острыми и дурак сможет начистить — а вот военными… здесь нужна длительная специальная подготовка и нужное умение приходило как правило, примерно к началу третьей ванны. Много? Ну и ничего страшного — ночь впереди длинная, сверчки заливаются… воздух свежий, горный, напоенный ароматом трав и листьев… Крым, тепло… сказка одним словом! Вот так, за разговорами и разными смешными байками проходило время. Только что поступивший народ рассказывал о своей доучилищной жизни, постепенно знакомясь друг с другом. Картошка потихоньку чистилась, постепенно заполняя собой место убывающей нечищеной.

   Да… совсем забыл, о чем хотел сказать! Чем хорошо в овощерезке? Курсант первого курса постоянно хочет есть, а ночью он хочет не просто есть, а жрать! Как саранча! Все, что не приколочено! На вопрос о том, какое ваше любимое блюдо, изрядная часть человечества ответит — жареная картошка. А здесь картошки три ванны как минимум! Остается только взять да пожарить!

   На разгрузке привезенных из Симферополя продуктов кто-то спер банку тушенки, договорились с хлеборезом, взяв его в долю, о буханке — другой свежего хлеба и масла. Откуда-то взялось и масло подсолнечное, как раз для того, чтобы пожарить картошечки, когда рассосутся все лишние.

   И вот настало долгожданное время — незадействованные ушли отдыхать, отгремела тарелками и бачками дискотека и тоже ушла отдыхать. Пришел специально снаряженный человек за картошкой — ему отдается все лучшее, начищенное специально для такого случая и ожидающее своего часа, сложенное отдельной кучкой. Работа тем не менее продолжается. К утру нужно одолеть все. Специальный посланник сказал уходя, что нам дадут «три зеленых свистка» и чтобы не тормозили…

   С картошкой уже почти справились, а что-то никто не зовет. Народ уже понемногу начинает переживать и вот из темноты выныривает знакомая фигура. «Пошли, все готово!» Овощерезная бригада быстренько дочищает оставшиеся картофелины, заливает ванны с готовым продуктом водой, убирает очистки, смывает грязь и убывает за пришедшим.

   В варочном зале, тихом и безмятежном, на плите стоит алюминиевый лоток с дымящейся картошкой, щедро приправленной вышеупомянутой тушенкой. Рядом целый трехлитровый чайник со свежим сладчайшим чаем — постарался сержант — замкомвзвода, заступивший помощником дежурного по столовой и обладавший самым большим жизненным опытом, имея за плечами два года срочной службы. Хлеборез притащил уже остывшую, но еще мягкую и с хрустящей корочкой буханку хлеба — «Вот пацаны, гуляй рванина!» Вилки — вот они, чистенькие, свежевымытые, в любом количестве, хочешь — можешь каждый ломтик на новую вилку накалывать. Сам собой возник вопрос — «Где есть?» В обеденный зал ни в открытый, ни в закрытый ангар, идти не хотелось — они уже и так порядком надоели, а тут — такое… Располагаться прямо в варочном зале тоже как-то особого желания не было — обстановка не та… Извечный русский вопрос — «Что делать?»

   В конце концов, выход нашелся сам собой. Выход во многих, даже сложных жизненных ситуациях, частенько находится сам собой, главное — не создавать излишней суеты. Дорога в столовую была обсажена высоченными тополями, шумевшими листвой в ночной тишине от легкого горного ветерка, впитавшего в себя запахи всего, что росло, цвело и поспевало, открытое крымскому, горячему Солнцу наверху, на Долгоруковской яйле и теперь остывая, спускавшегося вниз. Кто-то вспомнил о большом пне, оставшемся от одного из тополей, метрах в пятидесяти в стороне от столовой в сторону стадиона. Вопрос отпал. Решение принято единогласно. Все приготовленное было сообща перенесено, живописно расставлено и началось…

   Вы не представляете себе всего волшебства обстановки этого товарищеского ужина! Над головой черное, звездное, ночное крымское небо, очень яркое вдали от городских фонарей с ясно видной полосой Млечного Пути. Тишина. Сюда даже не доносится гул трассы Симферополь — Алушта. Где-то далеко в селе Перевальном лает собака. На расположенном по соседству полигоне — тоже тишина, хотя еще днем там громыхало непрерывно. Высокие тополя тихо шелестят листвой в высоте. Слышен шум родника у подножия плато. Несколько фонарей освещают спящий лагерь.

   Большой пень, уставленный всякими свежими армейскими вкусностями. И семь человек совсем недавно познакомившиеся — Юра, Роман, Арсен, Леха, Стас, Андрюха и Серый, разговорившиеся «за жизнь» и ставшие несколько ближе друг другу. И всегда грозный «Товарищ сержант» и замкомвзвод — теперь просто Стас, запросто рассказывает о своих армейских приключениях… И водка не нужна для поддержания разговора он идет сам, не останавливаясь, вполголоса, чтобы не нарушать покоя вокруг, но никто друг друга не перебивает… у всех еще стоит перед глазами та, теперь уже другая, гражданская жизнь. Лишь огонек пущенной по кругу дефицитной болгарской сигареты и ароматный табачный дым…

   Никогда такого не испытывали? Зря, вы много потеряли! А согласитесь — всего-то… Много ли для счастья надо — жареная картошка, чай, свежий хлеб с маслом, никаких понтов и друзья за столом! Согласитесь, это стоит того, чтобы помнить многие годы.

*****

   Лариса работала в училищной столовой поваром. С ней вечно страждущие курсанты первого курса заступавшие в наряд по столовой, имели счастье познакомиться первой — женщина вполне симпатичная внешне, но из породы тех, кто действительно остановит коня на ходу — просто вцепится ему в морду своей пятерней и остановит! А конь будет стоять тихо — тихо, не шелохнувшись и почти не дыша, пусть только чуть — чуть хрупкая девушка ослабит свою хватку.

   Несмотря на некоторую внешнюю приятность и богатырскую стать, нравом Лариса обладала достаточно бурным, если не сказать — безбашенным. Когда она появлялась с черпаком, сделанным из приколоченного к лопаточному черенку шестилитрового бачка в варочном зале столовой, местные крысы одевали каски и в панике прятались по своим норам, кухонный наряд приходил в состояние «низкого старта», а птицы предпочитали облетать здание столовой более далеким, но в то же время безопасным маршрутом.

   Она жила неподалеку от нашего полевого лагеря в селе Перевальном и поэтому на время сбора привлекалась к работе только в местной курсантской столовой, чтобы не дергать остальных поваров из Симферополя. Собственно с нее и начиналось знакомство будущих офицеров с отрядом училищных волшебниц черпака и кастрюль. С окончанием лагерного сбора, Лариса перебиралась на работу в родное Училище, пополняя собой тот отряд знойных женщин, который работал там постоянно.

   Её уважали и одновременно побаивались не только курсанты, и матерые прапорщики, заступавшие дежурными по столовой, но порой и офицеры, которые будучи дежурными по училищу, или их помощниками, наведывались в столовую, проверить несение службы, проконтролировать процесс закладки продуктов в котлы и, оценив качество приготовления пищи, разрешить ее выдачу. Нечаянно попасть под раздачу не горел желанием никто.

*****

   Все таки как ни крути, а в ритуале поглощения огненной воды в условиях воинского коллектива есть своя определенная прелесть и неповторимый шарм. Я не имею в виду ужравшееся до невменяемого состояния стадо, с которым никто не может совладать и которое, в таком состоянии может натворить немалых бед. Человек военный должен отличаться от остальных двуногих прежде всего определенными, порой весьма специфическими умениями. Ну, например — выглядеть как минимум опрятно в любых условиях. Поэтому, говоря о таком явлении, как употребление огненной воды, я прежде всего, имею в виду нормальное воинское подразделение, в котором поддерживается хотя бы элементарный порядок.

   Распитие спиртных напитков скажем, в условиях студенческого общежития превращается в самую заурядную попойку, «до зеленых чертиков», в которую вовлекаются порой и самые что ни на есть «левые пассажиры» и на вопросы, уже после всего, откуда они взялись — все остальные участники только пожимают плечами. Когда особо старательные либо допиваются до такой степени, что втыкаются «рогами в землю», либо начинают буянить, или искать приключения на свои мягкие и не очень части тела.

   Происходившие события потом вспоминаются как правило, с чужих слов, под язвительные смешки окружающих и междометия главного героя вроде — «Ой, бля, не может быть вот это — да…» Употребление в дружеской компании где-нибудь на природе приводит к разным забавным и, порой не очень, историям в духе фильмов про охоту или рыбалку, когда кто-то что-то потерял, куда-то не туда уехал, или очнулся совсем не в том месте, где планировал. Которые потом в течение долгого времени с удовольствием пересказываются их участниками.

   Совсем иное — пьянка в расположении роты. Как гласит армейская мудрость — «Водку в казарме пить не позволю! Это вам не детский сад!» В таких случаях собирается самый близкий к виновнику торжества круг, любые нежелательные «хвосты» купируются безжалостно. Конспирация соблюдается неукоснительно, подобное мероприятие никогда не афишируется и не предается широкой огласке. Масонская ложа почти! Никаких лишних людей, однако особо авторитетным лицам в пятидесяти граммах не отказывают, если их ненароком занесет на огонек.

   Разговор за столом не утихает ни на минуту, причем ведется на любые темы — от того, какой мудак скажем, командир отделения, если он конечно действительно мудак — это так, к примеру, до внегалактических объектов и таинств темной материи — список широчайший. Хотя на командира нашего второго отделения третьего взвода двадцать третьей роты Володьку Тихонова грешить было никак нельзя — все четыре года он бессменно рулил отделением, неизменно пользуясь уважением у друзей — подчиненных. Обстановка в близком кругу — самая задушевная. Появление гитары, бессменного атрибута любого воинского подразделения придает этой самой задушевности особую остроту, начинаются песни, исполняемые с особым чувством. Посиделки в таком стиле могут длиться достаточно долго.

   Но здесь со всей безжалостностью проявляет себя распорядок дня. Подъем будет произведен ровно в указанное время, поэтому к этому времени нужно привести себя в порядок и выглядеть как с картинки, пусть даже у тебя рачьи, выпученные глаза и слюну изо рта приходится принудительно выковыривать указательным пальцем.

   Особую пикантность ощущениям придает возможность быть пойманными на «месте преступления» или уже после, если не приняты надлежащие меры для маскировки. Неприятностей потом не оберешься. Наряды вне очереди — это как говорится — минимум, на который можно рассчитывать. С гауптвахтой в этом случае мало что сравнится по своей воспитательной эффективности, вряд ли найдутся те, кто захотел бы туда загреметь по доброй воле. Короче говоря — подпрыгивать придется высоко, далеко и достаточно долго.

   Однако если ты сумеешь после самой душевной попойки, наутро выглядеть не как маргинальное быдло, а от тебя будет пахнуть одеколоном, ты будешь чисто выбрит, максимально свеж, выглажен, подшит и застегнут — тебя будут уважать твои сослуживцы — однокашники, пусть даже тебя и «прет, как паука». Но это — особый шик, он приходит обычно с опытом, да и не ко всем, что в общем-то печально.

   Члены вчерашней «масонской ложи», стоя в строю на утреннем осмотре, дыша только в себя, сожрав по полтюбика зубной пасты «Жемчуг», многозначительно переглядываются друг с другом, делая при этом совершенно безумное лицо и страшные глаза. Как только старшина прошел дальше, следует долгий, и максимально тихий выдох с учетом направления ветра. Дальше — завтрак, на котором нужно постараться затолкать в себя хотя бы чай, потом училищный развод и занятия, где можно попытаться поспать на лекции, принимая самые невероятные позы, чтобы обмануть преподавателя, как правило — бывалого подполковника или выше. Препод тоже начеку — накроет — вызовет офицеров из роты и все, приехали. Но — никто не попался — все, вроде бы сегодня пронесло…

*****

   Наряд приняли быстро, как-то не хотелось быковать с народом с третьего курса, тем более, что и сдавать наряд завтра предстояло тоже роте третьего курса. Поэтому выбор был небогатым. На хоздворе весь наряд приветствовала в залихватской позе огромная крыса с дымящейся сигаретой в зубах, и табличкой на груди — «Воровала продукты на складе», которую незадолго до сдачи наряда благополучно пришибли третьекурсники. Старый наряд ушел, пожелав удачи, поскольку завтра поваром должна была с утра быть упоминавшаяся выше Лариса, остались только бедолаги с первого курса.

   Ужин прошел нормально и наряд принялся за наведение порядка на закрепленных объектов. У некоторой части наряда усиленно зачесались носы, что вызвало философский вопрос — к выпивке, или к получению в морду. Решили остановиться на первом варианте, а второй — отвергли, как не соответствующий интеллектуальному уровню собравшихся. Скинулись некоторой суммой денег для приобретения «носовой чесалки».

   Овощерезка трудилась вовсю, закидывая лопатой картофель в машину для чистки. По сравнению с овощерезкой в полевом лагере — работа в общем-то не пыльная, разве что — картошки поболее. Но и чистить нужно было при помощи машины, а не армейскими ножами. Снова возник вопрос о жареной картошечке со взятием в долю, когда прибудет из города ротный алкоголик с полезным грузом для снятия стресса. Конечно же — да! Какие тут могут быть разговоры!

   Пришла машина со свежим хлебом. На хоздворе запахло свежей выпечкой. Наряд резво вынимал горячие лотки из кузова и метал на подоконник хлеборезки. Старшина стоял рядом, контролируя процесс разгрузки и периодически посылая как можно дальше по классическому маршруту многочисленных голодающих, подбегавших на свежий призывный запах. Дело было к отбою, к тому же сегодня машина пришла поздно, поэтому особо большого их количества в обозримой округе не наблюдалось.

   Наконец-то разгрузка была окончена, окно хлеборезки закрыто, посланные подальше страждущие — ушли в свои расположения спать голодными, люди из состава наряда — тоже покинули помещение. Пока покинули. Штатный ротный алкоголик, который знал все точки распространения огненной и прочей, дающей по мозгам воды в районе училища и пил скорее из эстетических соображений и из духовной потребности, чем из пагубной тяги, был снаряжен в город по всем правилам, а так же проинструктирован насчет встречи с гарнизонным патрулем. Получив в руки пакет и деньги, напоследок сказав «Не ссыте, пацаны!», специалист своего дела «скрылся в темноте», точнее — перелез через забор на углу казармы в районе «Лестницы любви» и растворился в каменных джунглях Симферополя.

*****

   И вот — в столовой наведен порядок, все ушли, включая наряды из других рот, которые сервировали и убирали столы для своих подразделений, остался только наш «большой» наряд. Старшина проверил качество уборки и куда-то убыл по своим старшинским делам, передав свои полномочия сержанту — помощнику. Раздались условные «три зеленых свистка», с предписанием двигаться в направлении хлеборезки. Прибыл специалист по огненной воде, незамеченный гарнизонным патрулем, и принесший полезный груз в виде десяти бутылок гремучей смеси производства винкомбината «Массандра» и называвшейся «Портвейн белый Южнобережный» в красивых бутылках с этикетками, украшенными медалями.

   Вкус данного напитка был весьма своеобразен, что называется — на любителя. Портвейн красный, на взгляд автора гораздо вкуснее, но, как говорится — «На безрыбье и лифчик за сиськи пойдет!» Народ сначала поморщился, увидев то, с чем пришел ответственный за снятие стресса, но получив авторитетный ответ — «А больше и не было нихера!» — успокоился и стал готовиться к употреблению с максимальным удовольствием. Советский Союз отсчитывал свой последний год, выбор спиртных напитков особым разнообразием не отличался. Водку в магазинах искать было практически бесполезно, поэтому знание тайных точек, где можно было достать «зелье», приносило знатокам определенный, хотя и весьма специфический, авторитет среди окружающих.

   В помещении хлеборезки все было уже готово к мероприятию. В самом дальнем углу, подальше от дверей и окна, был накрыт импровизированный стол, с главным украшением в виде еще дымящегося бачка свежепожаренной картошки, пары буханок свежего хлеба и десяти принесенных «снарядов», калибра «ноль — семьдесят пять», ждавших своей участи. Из ротного шкафа принесли стаканы и вилки. Со столов из обеденного зала одной из рот третьего курса набрали табуреток, расставили их тесным дружеским кругом.

   Сержант — помощник торжественно вполголоса провозгласил — «Ну, давайте, чуваки! За нашу, двадцать третью! Будем!» Все начали тихонько чокаться, выпивая и морщась, закусывать картошечкой провалившуюся вовнутрь жидкость. Завязался разговор обо всем, что в данный момент волновало каждого из собравшихся в хлеборезке. «Между первой и второй перерыва нет совсем» — бросил кто-то из армейцев — «Точно! Серега, начисляй!» — хором все так же вполголоса подхватили массы — «Ну, давайте за нас с вами и х.й с ними, с теми, кто не с нами!» все снова опрокинули стаканы под одобрительные смешки.

   Кто-то рассказал анекдот, попавший, что называется «в масть» поэтому сорвавший аплодисменты и всеобщий ржач; огненная вода потихоньку начинала действовать на еще нежные мозги первокурсников. Прошлись по женскому полу, припомнив, приукрасив или придумав свои похождения в гражданской жизни и посетовав, что от тоски по женскому полу «яйца уже ходить мешают», а в увольнение все не отпускают. Народ понемногу раскрепощался и разговор становился все душевнее и громче. Третью пили за родное училище, потом настало время перекура. Чтобы не портить чудесный запах хлеба, открыв дверь, вышли дымить на хоздвор.

   Постепенно содержимое снарядов переливалось вовнутрь, пили уже за все, за что предложат, причем вариантов оказалось на удивление много. «Давайте выпьем за великие реки! За Волгу! И за наши родные города! Самару, Москву, Гомель, Белую Церковь, Сергиев Посад, Алушту и Симферополь! За наши малые родины!!! И вообще, чуваки, за содружество родов войск!!!» — уже во весь голос вещал Володя по прозвищу «Чиж». «Э, Чиж, хорош орать, спалимся ведь! Потом ведь Корова нам небольшой п.здец устроит, выкинет из училища нахер!» — попытались успокаивать его массы.

   Но великолепного Вовочку уже было не остановить, красноречие уже вовсю перло из него во все стороны. «Точно, бля! Чиж, даешь за наш великий Салгир! За Симферополь!» — уже икая, поправили его крымчане. «Чокаемся морскими камушками! Чиж, мы же в Крыму! Так что привыкай» — все взяли стаканы за верх, и накрыв их ладонями, стукнулись донышками, породив звук, похожий на перекатывание морской гальки в шторм. «Ну, будем» — в который раз прозвучало классическое.

   Наконец все было оприходовано. Тосты сказаны — высказаться дали всем, закуска съедена — никто не остался обделенным, а «напиток богов» — выпит до дна. Еле стоящий на ногах наряд как можно более тщательно убрал следы своих содержательных посиделок и тихонько пошел в казарму отдыхать, чтобы никто не заметил шатающиеся в ночи тени.

   Как никто не попался дежурному по училищу, или его помощнику и вообще — офицерам родного батальона — одному Богу известно, наверное в тот вечер он был в хорошем настроении на стороне кухонного наряда и позволил, ухмыльнувшись и глядя вниз со своей заоблачной высоты эту маленькую шалость. Единственным напоминанием о содержательно проведенном досуге в течение некоторого времени, были специфические звуки, периодически доносившиеся из ротного санузла, где отдельные личности звали Ихтиандров, низко наклонившись к большому белому фарфоровому уху…

*****

   Утром приехала из Перевального Лариса, свежая, румяная и отдохнувшая, сменила уехавшую отдыхать и отсыпаться ночную повариху. Прошел завтрак, гам от принимающего пищу вечно голодного личного состава курсантских рот наконец утих. Еле живой после вчерашнего содержательного вечера наряд к тому времени уже вовсю драил после утреннего приема пищи котлы и помещения столовой. Народ драил их старательно, стараясь изо всех сил не выдать своего всеобщего чрезвычайно болезненного состояния и мечтая о чем-нибудь желательно холодном и легкоалкогольном вовнутрь для лечения и мягкой армейской подушке, на которую можно было положить больную от накануне принятой лошадиной дозы «сока Гамми» голову.

   Лариса, надев на свои широченные нежные плечики белоснежный халат, который вполне сгодился бы в качестве чехла для легкового автомобиля, феей поварешки и разделочной доски впорхнула в варочный зал и удовлетворенно хмыкнула, оглядев представшую ее взору обстановку.

   «Ух ты!» — в зал забежал старшина, проверяя качество наведения порядка нарядом. «Лариска, радость моя привет!» — с порога заорал Виктор Николаевич, пристраиваясь носом в уютную долину между двух внушительных холмов на ее великолепной груди. «Слушай, мне твой нежный бюстик покоя не дает» — с чувством признался он. Лариса, порозовев щеками, смущенно потупила глаза — «Ну да ладно Витя! Хорош трепаться!» «Ты мне скажи, где такие лифчики продают?» — не унимался старшина. «Ну так тебе все и расскажи» — сделала попытку кокетничать Лариса. «Наверное вместо бюстгальтера ты два шестилитровых бачка используешь!» — при этом старшина, пока Лариса не успела ничего понять и осознать, взял оба этих вышеупомянутых предмета выдающихся размеров, так возбуждавших его эротические фантазии руками и стукнул их друг о друга, после чего ущипнул за те места, где угадывались прекрасные и, судя по всему, нежные и розовые соски.

   «Ах ты бл.дь мелкая!» — заорала Лариса, моментально сменив тональность голоса и пытаясь ударить старшину по рукам. Однако к своему несчастью, он отскочить на безопасную дистанцию не успел… Виктор Николаевич был пойман нежной ручкой за портупею, а затем, повергнув в шок всех, кто это видел — с легкостью необычайной поднят в воздух и, описав красивую дугу, засунут вниз головой в ближайший котел. После чего та же изящная пухлая ручка захлопнула крышку котла с такой силой и легкостью, как будто это была обычная кастрюля.

   На счастье старшины — котел не был включен и стоял пустой. Лариса, довольная произведенным эффектом гордо развернулась и пошла к разделочным столам. Старший прапорщик, от перенесенного шока, пока еще туго соображая что на самом деле произошло, с помощью верных курсантов, несших службу в варочном цеху, совершенно ошарашенный выбрался из котла и стал приводить себя в порядок. «Витя, ты — скотина и урод моральный!» — обиженно констатировала повариха, машинально поправив разложенные на столе черпаки и мешалки и повернулась к нему широкой спиной, тем самым дав прекрасный шанс отыграться за перенесенное унижение на виду у всего личного состава.

   «Вот же бл.дь, дура!» — тихонько выругался старшина, помотав головой, потом подкрался к ней сзади и обеими руками хлопнул по выдающихся размеров ягодичным мышцам. Теперь, наученный горьким опытом, он сразу бросился бежать в направлении выхода. «Ах ты, сучок!» — по — змеиному прошипела Лариса — «Убью нахер!» и ринулась в погоню. По пути она захватила черпак, зачерпнув в него по дороге грязной воды из котла, в котором плавали ошметки от пригоревшей пшенной каши, подаваемой на завтрак. Старшина убегал не очень быстро, потому что боялся поскользнуться на жирном пока еще полу, боясь растерять остатки авторитета в глазах кухонного наряда. У выхода он немного задержался, кого-то пропуская вовнутрь.

   Лариса видя, что дежурный по столовой остановился, прибавила ходу, так же соблюдая меры предосторожности, чтобы не растянуться на полу, на потеху курсантам. Черпак с грязной водой уже прошел точку невозврата, будучи занесенным далеко назад, для выплескивания содержимого на бессовестного старшину, так жестоко обманувшего ее в лучших чувствах. Внезапно юркий прапорщик сделал шаг в сторону, а потом — вперед и исчез в коридоре. Вместо него в зал вошел майор, помощник дежурного по Училищу, прибывший проконтролировать закладку продуктов на обед и тут же пожалевший о своей привычке приходить заблаговременно.

   Черпак обрушил свое содержимое на безукоризненно отглаженное галифе майора. От пояса и до колен все было мокрое, жирное и покрыто очень тонким слоем злополучной каши, напоминая тонировку. «Ой бля…» — уже не агрессивно, а как-то потерянно сказала Лариса. «Ну них.я себе встречают» — отметил вполголоса помдеж, растерянно разглядывая безнадежно изгаженное галифе.

   «Товарищ майор, вы извините, я сейчас все сделаю… все сделаю…» — совершенно как-то по-бабьи вдруг засуетилась Лариса, даже уменьшившись в размерах, пытаясь срочно исправить ситуацию — «Вам нужно штаны снять! Сейчас все будет хорошо!» «Блин, ну и как я буду теперь без штанов по Училищу скакать?» — интеллигентно осведомился майор. «А пойдемте в класс подготовки поваров! Там все исправим!» — успокоила его повариха.

   «Хули вылупились!» — заорала повариха на уже забывших о своих обязанностях курсантов — «Быстро порядок наводить, иначе получите п.здюлей и за старшину своего!» Откуда-то был извлечен белый халат, в который можно было завернуть еще двух майоров. Халат был обернут вокруг невезучего помдежа, после чего с него были по-простецки сдернуты штаны. Блистая голыми коленками из-под новой обертки, майор, влекомый за собой несравненной Ларисой, движимой виной и материнскими чувствами, зацепившей с собой сорокалитровую емкость, исчез из поля зрения…

*****

   Не прошло и часа, как майор снова появился в варочном зале уже в выстиранных и отлично выглаженных галифе. Ничто не выдавало разыгравшейся некоторое время назад драмы. Лариса виновато суетилась, подгоняя уже начавших отходить от абстинентного синдрома первокурсников. Продукты были торжественно заложены в котлы под контролем заново родившегося помощника дежурного по Училищу и приготовление обеда для голодающих курсантов началось.

   С супом проблем не было никаких — курсант с черпаком, состоящим из бачка, приколоченного к черенку от лопаты, открывал парящий котел, задерживал дыхание и отчаянно перемешивал горячее варево. Гораздо большие трудности вызывало картофельное пюре, которое должно быть подано на второе. Пюре нужно было перемешивать двухметровым «веслом» сваренном из нержавейки. Однако курсанты — первокурсники были слишком худосочны для таких манипуляций. Воткнув «весло» в густую массу, и повиснув на нем всем весом, они еле могли им шевелить. Опасность пригорания и последующего мытья котла «до посинения» становилась все реальнее. Положение нужно было срочно спасать.

   Лариса снова была на высоте — «ё.анные дистрофики!» — гаркнула она, отодвигая тощее туловище, пытавшееся пошевелить «веслом» и, взяв его одной рукой, быстро перемешала пыхтящее паром «второе». Старшина, решивший в очередной раз проверить несение службы и зашедший в варочный зал, на этот раз держался на почтительном расстоянии, даже несмотря на то, что уже был прощен в общем-то доброй, но порой, излишне эмоциональной поварихой. На этом фоне обед прошел совершенно незаметно…

   Пришло время наводить завершающий порядок и готовиться к сдаче наряда. Курсанты, уже начавшие приходить в себя, отмывали помещения столовой, раскладывали, расставляли, носили. Вскоре пришли сменяющие их третьекурсники. Осмотрев помещения, не стали сильно докапываться, лишь указав на явно бросающиеся в глаза недостатки, которые были сообща убраны старым нарядом. Дискотека под названием кухонный наряд окончена. Народ доковылял до казармы и, приведя себя в порядок и еле дождавшись отбоя, рухнул в кровати без задних ног и не подавая признаков жизни — до утра…

*****

   С этого момента большая часть взвода стала проситься в караул. Подальше и от начальства и от кухни…

ЧАСТЬ 2