Курс молодого бойца поздним летом и ранней осенью 1990 года шел своим чередом. Солнце палило неимоверно. Четвертый и пятый батальоны первого курса, корячась на злом крымском Солнце, учились военному делу настоящим образом. «Аборигены» — первокурсники вникали в поражающие факторы ядерного взрыва и учились падать в любое укрытие по команде «Вспышка справа!» или слева, или с фронта… в общем — с любой стороны мы учились ждать пакости от наших друзей из блока НАТО. Наш товарищ Арсен чуть было не сжег себя заживо, пытаясь смахнуть горящий напалм с общевойскового защитного комплекта. Ну не смахивается он! Он — размазывается! И горящий тоже — размазывается! Но — обошлось, даже без ожогов, спасибо опытному подполковнику — химику, заботливо укутавшему Арсения обычным одеялом, тем самым перекрыв огню доступ воздуха.   На занятиях по военно — инженерному делу учились отрывать окопы, для начала — для стрельбы стоя. Копать окопы в горной местности под выкрики — «Эй, кто там жопу свою выставил?!» — удовольствие просто отменное, незабываемое и несравнимое ни с чем! С ним может конкурировать, но лишь отчасти — копание окопа на пляже… в гальке… Водяные мозоли, сорванные пару — тройку раз во время выкапывания и превратившиеся в кровяные и потом заживали достаточно долго. Преподаватель, подполковник — «афганец», щелкнув секундомером, обойдя нарытое, цокнув языком и покачав головой, подвел итог — «Полная хуйня!» и поставил всем по «четыре».   На тактике — овладевали искусством переползания и коротких перебежек. Видавший жизнь, как она есть полковник, услышав комментарии зеленых первокурсников из числа «гражданской молодежи» насчет ползающих по стрельбищу с непонятными африканскими воинственными кличами негров из Объединенного училища, располагавшегося неподалеку, безжалостно их пресек. «Они все — участвовали в боевых действиях» — спокойно и авторитетно сказал он, — «К тому же этих полпотовцев ночью не видно нихуя! Они в Африке у себя, своих пленных у американцев отбивали — ночью перерезали нахуй всю их охрану, забрали своих и ушли с ними! А те идиоты — их просто ночью не видели! Так что будьте внимательны, когда будете ночью дневальными стоять! Спиздить ведь могут! Сраться потом при виде негра будете…» Надо ли думать — первое время служба неслась с удвоенной бдительностью, личный состав был удачно мотивирован.

В общем — программа обещала быть очень богатой на события, а ее гвоздем должен был стать полевой выход. Все гадали, пойдем ли мы на горное стрельбище или нет и уже постепенно начинали бояться. Словосочетание Колан-Баир вызывало тихую панику. Нет, на горное стрельбище мы не пошли, а пошли на полигон, а чтобы жизнь медом не казалась и мы не расслабились — учебные места были разнесены километра на полтора — два друг от друга, а передвижение между ними — бегом или ускоренным шагом, в гору, либо с горы — чтобы спать наверное на занятиях не хотелось.   Спать однако хотелось постоянно. Некоторые даже научились спать что называется на бегу — на зарядку выходили с полузакрытыми глазами, оставляли бодрствовать небольшую долю мозга и так, с полуотключенным мозгом бежали, ориентируясь на локоть товарища. В наилучшем положении оказывались те, кто бежал в середине строя, зажатые с обеих сторон. Зарядка проходила при этом очень быстро. На занятиях, под крымским Солнышком и в сопровождении мелодии преподавательского голоса, верхние веки опускались сами собой, никого не спрашивая. Наука спать на занятиях постигалась тяжело, ценой внеочередных нарядов и просто банальных «люлей» от сослуживцев, методом проб и ошибок.   В первый день выхода случилось выполнение упражнения учебных стрельб — стрельба одиночными и короткими очередями. Личный состав при отработке выполнения команд «К бою!» и «Оружие к осмотру!» тупил напропалую, доводя командира взвода и замполита роты до белого каления. Едва стало хоть как-то получаться, последовала команда — «На огневой рубеж — шагом марш!». Отделение построилось в одну шеренгу с автоматами на плече, ожидая дальнейших команд.   Отстрелялось первое отделение, наступил черед второго. Стрелянные гильзы были собраны и отнесены на пункт боепитания. «К бою!» — уже со злостью в голосе скомандовал замполит, отделение рассредоточилось по местам. «Заряжай!» — защелкали пристегиваемые магазины. «Курсант … к стрельбе готов!» — «Огонь!» Грохнули выстрелы, потом вдогонку еще. «Ты куда стреляешь?» — заорал замполит на Леху, — «Вон блять, твоя мишень! Вот ее и вали!!! А это — его и ее нехуй трогать!!!», при этом от злобно ткнул пальцем сначала в сторону начавших снова появляться ростовых мишеней, а затем — Лехиного соседа по огневому рубежу, курсанта из третьего отделения, Сереги. Командир роты, фиксировавший результаты, тихо усмехнулся.   Прозвучали последние выстрелы, словно по цепочке проследовали доклады — «Курсант … стрельбу закончил!» — «Оружие к осмотру!» — скомандовал ротный. Курсанты, отстегнув магазины, приложили их к автоматам и отвели затворы, чтобы были видны внутренности оружия и замерли. «Осмотрено! Осмотрено! Осмотрено!» — раздавался щелчок отпускаемого затвора и чуть более тихий — контрольного спуска. «Тебе — хорошо, тебе — хорошо, тебе — хорошо!» — выставлял оценки замполит, — «А тебе — три! Что бля, окосел совсем?» — подвел он итог Серегиной стрельбы. Командир, а вот этому долбоёбу,» — он снова ткнул пальцем в Леху, — «Поставь пять!»   Денёк был предельно насыщенным. Личный состав, с непривычки умаялся достаточно сильно. Когда же курс пришел наконец в лагерь сквозь «облака отравляющих веществ», то просто попадал вповалку на футбольном поле, срывая с себя противогазы и выливая из них пот. Пара подполковников — химиков с заговорщицким видом ходила вокруг да около, при этом слюнявя пальцы и выставляя их высоко вверх. На них никто не обратил внимания, ну гуляют себе — пусть гуляют. Потом они исчезли, чтобы появиться со стороны склона, которым заканчивался спортивный городок. В руках они держали какой-то целлофановый пакет.   «Ну и заебись!» — сказал один из них и, еще раз послюнявив палец, выставил его вверх, словно убеждаясь в чем-то. Потом полез в пакет, вытащил оттуда что-то продолговатое, поджег фитиль, попутно прикурил сигарету и бросил в направлении футбольного поля. Второй сделал то же самое. В конце концов, все содержимое пакета перекочевало к кромке футбольного поля, курясь жиденьким белым дымком и тихо шипя. Лежавшие курсанты оглянулись с видом — «нам похеру ваши взрывпакеты!» и отвернулись снова.   Постепенно дым густел и в конце концов поле стало заволакивать белым туманом. Почувствовался слабый запах хлорки, который постепенно усиливался, пока не стал нестерпимым. Первыми зашевелились те, кто лежал поблизости от химиков. Потом пришло в движение все скопление курсантов. Раздалось коллективное — «Еб твою мать!», кто-то заорал — «Бля! Газы в натуре!» Все полезли в сумки за противогазами.   Тут стало ясно, кто служил, а кто — еще нет. «Заслуженные» применили армейскую смекалку и, перед марш — броском с полигона вставили в выдыхательные клапана противогазов проволочки, загнув их кружочком или просто спички, чтобы дышать на бегу было легче. «Чайникам» из числа гражданской молодежи сие новшество было еще неведомо, да и не положено по сроку службы, поэтому они, быстро напялив противогазы на головы, теперь с удовольствием наблюдали, как заслуженные и умудренные опытом армейцы, обливаясь слезами, слюнями и соплями, кашляя и матерясь, выковыривали из противогазов свои нехитрые придумки.   «Ну вот и чудесно!» — сказал один из химиков. «А хули вы хотели!» — разведя руки в стороны в ответ на эмоциональные комментарии масс, ответил второй, после чего оба подполковника с довольным видом от удавшейся милой шалости, удалились восвояси. Курсанты, глядя им вслед сквозь стеклышки противогазных масок, еще долго вспоминали незлым тихим словом всю химию и белый дым, уже немного начинавший рассеиваться над футбольным полем.

Второй день выхода принес ориентирование на местности. А до этого — подъем в условиях максимально приближенных к боевым. Одно из отделений в двадцать четвертой роте, укомплектованное преимущественно армейцами, выгнав из палатки «гражданскую молодежь», решило не вставать на зарядку, а усердно продолжало делать вид, что спят мертвым сном. Пара взрывпакетов вместе с дымовой шашкой, заброшенные вовнутрь решили дело достаточно быстро — курсанты, затыкая уши и кашляя, повыпрыгивали в чем были из палатки не только со входа, но и с боков. «Доброе утро!» — доброжелательно поприветствовал их командир взвода — старый, заслуженный капитан Чистяков.   Занимательный и интересный предмет — военная топография, я вам скажу. Эдакий военный туризм. Только вместо комфортного «Ермака», или анатомического рюкзака, у вас за спиной простецкий армейский вещмешок со скруткой из шинели, а на плечах — автомат, «лифчик», поддерживающий ремень на поясе, на котором у вас флага с водой, сумка с автоматными магазинами, штык-нож и пехотная лопатка. Не спецназовская экипировка конечно, но представление о тяготах и лишениях дает.   Отделению нужно было сориентироваться на местности в установленное время и выйти в нужный район, где должен был сидеть преподаватель и фиксировать прохождение по маршруту. Старт дан, исходная точка осталась позади. Теперь мерим парами шагов расстояние от одного ориентира до другого. За эталон решили принять шаг Эдика Ищенко, простого парня, родом из Белорусского Гомеля. Раз, два, три… отделение хором считало пары шагов, чтобы не обсчитаться.   Нашли нужный ориентир, пора переходить к следующему. Со следующим было как-то непонятно, нужно было немного покружить по полигону и прилегающей к нему дороге. Немного поспорили и выдвинулись. Время поджимало, поэтому двигались почти бегом. Солнце палило немилосердно. Старое хэ-бэ уже было мокрым насквозь и даже пилотки были мокрые почти до самого верха. Вслух пары шагов уже никто толком не считал, иногда кто-нибудь уточнял — «Народ, двести двадцать восемь или двести тридцать пять?» «Бля, вы чего, обсчитались?» — спросил командир отделения Володька Тихонов, только что назначенный на эту должность после ухода решившего отчислиться Сереги Соловьева. Решили остановиться на двухстах тридцати, для ровного счета.   Пошли дальше. Дошли до маленького ставка в окружении тополей. Где-то здесь, на контрольной точке должен был сидеть преподаватель, который должен был фиксировать все наши перемещения и отправлять дальше. Преподавателя видно не было… Отделение посоветовалось и решило идти дальше, полагая видимо, что его не нашли потому что никто толком эти шаги не считал.   «Нам видимо туда!» — ткнул пальцем в направлении придорожных кустов Рома. «Пошли», подхватил Володя и группа курсантов побежала в направлении предполагаемого ориентира. Бежать было метров сто, поэтому добрались быстро. В запале бега практически выбежали на трассу. Можно было немного перевести дух и заодно покумекать, где мог бы быть этот чертов ориентир в виде матерого преподавателя. «Ну что, мы судя по всему, пришли туда, куда надо, где этот подпол, черт бы его побрал!» — уже понемногу начинал горячиться, вытирая пот с лица уже и без того мокрой пилоткой Юра. «Тихон, ты нас ночью по горам водил без фонарей, и вообще — безнихуя и все нормально, дошли, а тут — плутаем как… взад — вперед!» — с небольшим московским акцентом констатировал Димыч, житель Сергиева Посада, тогда еще — Загорска.   «Нихуя не туда!» — уже начиная немного нервничать, сказал Володя, увидев, как шедший из Алушты в Симферополь троллейбус, водитель которого выпучил глаза, увидев выскочившую из кустов у обочины дороги живописную группу из десяти курсантов с автоматами наперевес, размахивающую руками с самым воинственным видом, и рассуждающую о чем-то своем, вильнул в сторону. Если бы не «рога» его троллейбуса, он наверняка бы попытался объехать это место более безопасным на его взгляд маршрутом. Спешившая следом куда-то по своим гражданским и сугубо мирным делам обшарпанная «Волга» резко тормознула, взвизгнув покрышками по раскаленному асфальту, а ее водитель от неожиданности, похоже даже начал креститься. «Где-то он должен там сидеть!» — ткнув пальцем в сторону ставка добавил Вова.   Решили снова идти к ставку. Чутье подсказывало, что истину, вернее — подполковника, нужно искать где-то там. От дороги рванули к нему, уже ничего не считая и мало что соображая. Когда подбежали и вбежали вверх, к его берегу, начавшему зарастать камышом, то увидели ухмыляющегося подполковника, полусидящего — полулежащего под деревом с сигаретой в зубах в таком месте, в котором его не было видно с дороги. «Я вот за вами давно наблюдаю, как вы чуть было движение на трассе не остановили! И думаю — допрет ли до вас поближе к ставку подойти, или нет?» «Доперло!» — отозвался «кто-то из толпы». «Ну все» — сказал топограф, отметив что-то у себя в блокноте, — «Выдвигайтесь на исходную, только не проебитесь по дороге, я тут еще потерявшихся буду караулить».   «Бегом марш!» — скомандовал Володя и счастливое отделение с чувством исполненного долга побежало к месту расположения роты, чтобы до приходя остальных, вытянув ноги, немного поваляться в траве и хоть чуть-чуть прийти в себя перед марш-броском обратно в лагерь. Народ уже понемногу начал втягиваться в суровые боевые будни и перемещения стали даваться намного легче, чем до этого. Заряд бодрости, приданный накануне химиками, тоже внес свой вклад — противогазы всегда были наготове, без всяких хитрых штучек, а взгляд — бешеным и решительным.

Наступил третий и последний день полевого выхода. Гвоздем программы должна была стать «обкатка танками.» До полигона добежали достаточно быстро, благо все уже втянулись в повседневную беготню. Ускоренным шагом прошли училищное стрельбище и стали подниматься к танковой части, базировавшейся километрах в полутора от него. Танкисты, в основном среднеазиатской внешности встретили курсантов доброжелательно, словами — «О! Духы приехалы!» Армейцы, слышавшие это, отвечали что называется в масть — «Сам ты дух, дятел нерусский!»   Рота, перепрыгивая через распаханные танковыми гусеницами дорожные колеи понемногу стала выдвигаться в направлении площадки, на которой производилась обкатка. До нее скакать было тоже — километра два, не меньше. Наши отцы — командиры пошли на маленькую хитрость и с успехом компенсировали недостаток расстояния по прямой, перемещением непосредственно по колеям, повторяя каждый их изгиб.   Наконец дошли до площадки. Посчитались, проверились. Вроде никто не потерялся. Наконец, чадя выхлопными трубами и лязгая гусеницами подтянулся танк, немного потертый Т-72, но весь такой боевой и обвешанный «шоколадками» активной брони. Люк в его передней части под башней был открыт и оттуда торчала ухмыляющаяся чумазая рожа механика — водителя. Судя по толстенному слою когда-то белого материала, пришитому к воротничку черными нитками, механ уже явно больше думал не о службе, а о том, как будет кушать плов, пить зеленый чай и курить кальян в дыму благовоний и тени цветущего урюка, в окружении танцующих «танец живота» восточных красавиц где-нибудь в своем ауле в сердце Средней Азии.   Механ вальяжно подтянул свой танк к исходной позиции, первая партия курсантов — первокурсников выдвинулась к окопам. Окопов было четыре — три для стрельбы стоя и один — для стрельбы лежа. «Гражданская молодежь» попрыгала в «стоячие» окопы, один из армейцев, как более заслуженный — залег, ожидая появления «врага».   В каждом окопе их ждала «граната» в виде обычного букового полена с приделанным к нему куском черенка от лопаты. По весу эта конструкция больше напоминала целую связку гранат, которой нужно было попасть в одно из уязвимых мест на «машине боевой». Надо ли говорить, что слабо подготовленные курсанты из числа гражданской молодежи, едва добрасывали эту конструкцию до танка, не говоря уж о попадании в уязвимые места. Механик снисходительно ухмылялся, кружа по площадке. Армейцы кидали гораздо лучше, попадая сперва в лобовую часть, а потом — еще и вслед.   К мероприятию решили подключиться и некоторые офицеры. Молодость вспомнить, так сказать. Командир первого взвода, обаятельный и плечистый капитан, не так давно переведшийся в училище из войск, залег в окоп, подложив под бок обе «гранаты». Танк подполз на необходимое для его поражения расстояние, взводный от души размахнулся и «граната» полетела в цель. Да еще как полетела! Она летела практически горизонтально! Говоря военным языком — по настильной траектории. Если бы механ не пригнулся, то снесла бы ему полголовы, но — обошлось, всего лишь слегка зацепила шлемофон, отчего наверняка у него весь оставшийся день шумело в голове. Затем «граната» ударила в откинутую крышку люка и провалилась вовнутрь, добавив ему по затылку.   «Э — э — э — э!!! Билят!!!» — донеслось изнутри остановившегося танка, после чего «граната» вылетела наружу, затем люк захлопнулся, из выхлопных труб вылетело черное облако солярной гари и танк взревев, и взбрыкнув носом, понесся по площадке, едва не придавив спускавшегося в окоп курсанта. Курсант едва успел спрыгнуть, чтобы не быть размазанным гусеницами сорокатонной махины. Навстречу бросить он ничего не успел, зато вслед полетели сразу две, вместе с угрозой «порвать рыло на британский флаг».   Офицеры быстро смекнули, что подобная развлекуха может кончиться весьма плачевно и с танкистом под прикрытием брони, в удаленном от посторонних глаз месте, была проведена небольшая воспитательная беседа о дружбе народов и мерах безопасности. Танкист, несмотря на то, что был наредкость «бронелобым», однако чувствуя нутром, чем может окончиться такая беседа для лица и области печени, спорить не стал, а значительно поумерил свой воинственный пыл. Дальнейшая «обкатка» прошла без эксцессов, никто так и не пострадал.

Выход, как и все хорошее на свете, закончился. На следующий день старый комбат, полковник Осипенко объявил, что приезжает Начальник Училища и необходимо готовиться к строевому смотру. Блин… опять ночь не спать! Вот больше делать нечего, как по одному бегать к единственному на всю роту наикрутейшему утюгу, с проводами навыворот, готовому в любой момент ударить током, чтобы попытаться погладить свою форму. Затем комбат добавил, что «Двадцать третья рота после завтра уё… ик… убывает в Симферополь… для несения службы в суточном наряде по Училищу». Комбат был зол и хром… За день до этого он упал с лошади…